– Я смотрю у вас, все в порядке? – шёпотом спросил я, подходя к нему.

– За исключением пары перепалок, никаких проблем – также тихо ответил он.

– Должен признать, больше всего я боялся наступления ночи, ибо это было самое время, для начала какой-нибудь ругани или полноценной драки, которая могла перерасти в беспорядки – сказал я.

Аркадий усмехнулся:

– Этот день выдался трудным для всех нас – сказал он – Ни у кого просто не осталось ни сил, ни желания для ссор.

– Меня это радует – честно признался я – Я заметил, что за эти дни больше всего радости я испытывал тогда, когда на меня не выпадало, новой порций, головной боли. И вся эта затея с переселением, казалось мне, самой крупной из них.

– Согласен, в этом всем было много моментов, когда все могло пойти наперекосяк – признал Аркадий – Мои тоже были не в восторге от всего этого, и некоторые даже планировали устроить пару пакостей, но мне удалось их вовремя пресечь.

– Трудно поверить, что нам удалось так легко успокоить такую разношерстную ораву людей, полную страхов и противоречий. Но, похоже, все прошло более менее мирно – признал я – Может быть это все потому, что мы в кой-то веки что-то сделали правильно.

– Может быть – сказал Аркадий, подкинув пару палений в печь – Но я думаю, тебе не стоит забивать этим голову, ведь как я слышал вас завтра, ждет «Большое дело»?

– Это так – признал я.

– И не стыдно вам, людей честных грабить? – осуждающе спросил он.

Меня неприятно удивил такой вопрос:

– По-моему, это не твое дело – грубо ответил я.

– Извини, не подумай, что я не благодарен тебе, за то, что ты приютил нас. Но просто не хорошо это, не по совести – сказал он – Ведь война на дворе, нам бы объединяться надо, чтобы вместе врагу противостоять. А вы своих же грабите и убиваете.

– Но мы ведь не простых людей грабить пойдем, а военных – сказал я.

– Ну и что с того они ведь тоже люди, у них тоже есть семьи, дети. Именно они родину нашу защищают, между прочим – говорил он.

Я презрительно фыркнул, но все же присел рядом с ним.

– В том-то и проблема, большинство не видит разницу между простым обывателем и военным, тем самым совершая большую ошибку – сказал я – Военный человек это не просто мужчина с автоматом. Это человек, которому государство внедряет определенный образ мышления, главными постулатами которого является: Сила и Подчинение. Конечно, это все обрамляют в красивую романтичную обертку, называя бездумное выполнение приказов – патриотизмом, а убийство неугодных людей – защитой родины. Но суть всего этого одна, это люди, отдавшие свои души и умы ради убийства других людей. Неважно добровольно ли они это сделали или нет, также как и неважно нравиться ли им это. Важно лишь то, что они по итогу они стали всего лишь марионетками: безмозглой, агрессивной массой в руках своего хозяина. Они своими действиями приносят лишь смерть и страдания. А к таким я не испытываю жалости.

Аркадий был в шоке от моих слов:

– Ты говоришь ужасные вещи! Я ведь сам был военным, и из-за всех сил защищал свою родину от фашистов подло напавших на нашу страну. Ты даже не представляешь, сколько моих товарищей полегло, под их натиском их пуль и снарядов. Сколько невинных душ изничтожили эти душегубы, да если бы наши бравые ребята, то мы бы уже стали рабами этих фашистских мразей.

– Я уже понял, что ты воевал, это видно по твоей выправке – сказал я – И я тоже был на войне и потому знаю, о чем говорю. Я нисколько не оправдываю нацистов, они ужасно поступают, мучая и убивая мирных людей, была бы моя воля, войны бы всегда велись только между солдатами, не затрагивая тех, кто к этому никак не причастен. Но при этом глупо разделять одних солдат на «хороших» а других на «плохих», ведь перескажи я свои слова какому-нибудь немецкому солдату и я уверен, что он скажет о вас примерно то же самое, про вас. Такова суть вещей, у всех всегда будет своя правда. И это я говорю не только про военных, это касается и органов правопорядка и частных охранников, они все в той или иной мере марионетки. Именно поэтому сами по себе их жизни мало что значат.

Аркадий, впал в замешательство:

– Не знаю, что и сказать. С одной стороны в твоих словах есть доля правды, но с другой… Я столько крови и пота пролил под Смоленском, пока несколько месяцев сидеть в этом проклятом танке, без конца слушая свист пуль над головой и грохот артиллерий. Ты знаешь, какого это было? Просыпаться каждое утро и думать повезет ли тебе сегодня остаться живым, или же чужой снаряд все же настигнет тебя, и ты отправишься на тот свет вместе с бессчётным количеством твоих товарищей, что погибли до тебя…

– Я очень хорошо знаю это чувство. В свое время я настолько хорошо его познал, что уже давно перестал его бояться. Я вообще уже давно перестал чего-либо бояться – сказал я.

Но Аркадий уже был настолько увлечен своим рассказом, что даже не услышал моих слов.

– …ох ты не видел сколько крови там было, сколько искалеченных тел лежало в окопах к концу дня. Боже ты даже не представляешь, сколько раз я хотел оттуда сбежать, но я знал, что должен был быть там. Потому что на кону стоял наш дом, наша родина, наши семьи, и если я их не защищу, если я сбегу, то все это будет уничтожено. Поэтому я не боялся, и каждый раз, когда мне говорили идти в бой, я шел, веря, что делаю правое дело. И даже когда вражий снаряд все же пробил наш танк и лишил меня руки. Я все равно верил в то, что сделал все правильно, ведь я сделал это ради страны и тех, кто в ней живет»

– Это, безусловно, похвально – сказал я, поднимаясь на ноги – Ты храбро пожертвовал ради своей страны, руку и дальнейшую жизнь. Только вот сейчас, сидя здесь в убежище спекулянтов и контрабандистов, без дома и пропитания, скажи, где твоя страна теперь?

На это ему ничего было ответить. Увидев, как он растерялся, я решил больше не продолжать наш спор и, развернувшись к нему спинной, направился в свою комнату сопровождаемый