то с досадой, не то с иронией – он сам не понял. Но его догадка походила на правду: удивительно, как полуартифекс сразу не заметил сквозняк, взвизгивающий и хохочущий через зияющую дыру в стекле балконной двери, позвякивающий почерневшими медными прищепками на карнизе, удерживающими на кончиках своих пухлых пальчиков тёмно-зелёную, с прожжёнными дырками от сигарет, занавеску; ветер будто вёл занавеску в грубом и неприличном, дёрганом танце.

Под ногами сновали вырванные книжные листы из маленькой, но сердечно любимой библиотечки с подвесной полки над кроватью. А под полкой, в углу, как скелет крупного зверя в анатомическом музее, стоял оставшийся от кровати металлический каркас. Рядом, у входной двери, возвышался другой экспонат – открытый нараспашку, с покосившейся, вырванной дверцей грузный шкаф, внутри которого рёберными дугами качались оголённые тощие вешалки.

Полуартифекс закрыл глаза.

– Я уже решил, что вы к нам не вернётесь! – раскрыл объятия генерал Цингулон.

– Простите великодушно, ваше превосходительство! Вышла небольшая заминка, – пыхтел полуартифекс, протягивая генералу клочок робы лисёнка и пытаясь понять, где он – что это был за тускло освещённый железный коридор.

– Ну, ничего, ничего! Вы переместились как раз куда надо! – доброжелательность Цингулона пугала Репрева. – Осталось последнее место, которое я должен вам показать. Следуйте за мной! А лоскуток оставьте себе – на долгую память.

– Могу я увидеть черновых? – спросил Репрев, смяв кусочек ткани в ладони.

– Каких именно черновых вы хотите видеть, полуартифекс? – уточнил генерал, глумливо усмехаясь. – У нас их много.

– Тех, что добыли вам малахитовую траву. Мне нужно лично убедиться, что с ними всё в порядке, что вы сдержали данное им обещание.

– С ними всё в порядке, уверяю вас, – маскарадная улыбка не сходила с лица генерала, и мятые веки обернули узкие глаза, плотно их закрыв. – Можете не беспокоиться. Мы как раз в данный момент направляемся к ним в паноптикум.

– В паноптикум? – удивился Репрев, и недоброе предчувствие закрадывалось в его сердце. – Но… но что они там делают? Вы освободили их и дали им работу в паноптикуме?

В конце железного коридора в стене – железная дверь, её охраняли два отрядовца. И снова генерал попросил полуартифекса отвернуться. И снова каллиграфический код, только теперь его рисовали все трое – двое из отряда и генерал, – какие-то дроби и латинские буквы.

До конца коридора тянулись бесчисленные стеллажи, они уходили вверх, метров на десять в высоту. На них выстроились в ряд банки, и холодный свет заворожённо рокочущих ламп покрывал их веснушками бликов. В воздухе витал запах формалина и… тот самый запах – запах переспелого, сморщенного яблока, который под силу учуять только полуартифексу – запах смерти! Репрев ни с чем не мог его спутать. Тошнота уже предательски подкрадывалась к горлу, кадык как пальцем давил этого ползущего по гортани слизняка; желчь ошпаривала глотку.

Репрев не сразу смог разглядеть, что притаилось в тех банках. Хотелось потрясти мордой, пострекотать ушами, чтобы прогнать от себя этот жуткий, бредовый морок. Но морок не рассеялся бы. Потому что был одной страшной правдой, от которой в жилах стыла кровь.

Между стеллажами стояли конусообразные, заполненные жёлтой, как сера, водой аквариумы с кинокефальский рост с кинокефалами внутри, застывшими в разных позах: кто свернулся эмбрионом, кто растянулся во весь рост, скрючился, выгнулся дугой.

Перед глазами выплясывали банки с головами кинокефалов, феликефалов, банки с кистями и сжатыми в кулак пальцами, банки со стопами, потопленными, как ладьи, банки с руками, отрезанными то по локоть, то по плечо, банки с ногами, отрубленными по колено и по бедро с ладьями-стопами, а в раскормленных банках – равнобокие трапеции торсов без рук, без ног, без головы.

– Представляю вам мой Зелёный коридор! – торжественно объявил Цингулон. – Или паноптикум, как мы его называем. В этом помещении собраны экспонаты, которые мы получили в ходе опытов с малахитовой травой, чтобы выяснить, как она взаимодействует с живыми организмами. На полках вы видите непосредственно результаты данных экспериментов.

– Но зачем проводить такие опыты? – помутнённым голосом спросил Репрев. – Разве и так не понятно, что малахитовая трава вызывает малахитовую болезнь? Разве это не убийство ради убийства?

– Репрев! – фамильярно воскликнул доктор. – Вы видели, что вытворял тот бенгардиец в белом бору? А вы не задумывались, как он это вытворял, не будучи полуартифексом? Мы давно шпионили за Бенгардией и выяснили, что тигры там способны творить чудеса не хуже любого полуартифекса. Но как? Как?! Тогда я стал изучать вопрос. И в одном древнем фолианте – бенгардийском, кстати, из тех, которые Бенгардия пропустила в наши библиотеки, – я наткнулся на крайне любопытное место: там говорилось об искре, а также о том, что с помощью малахитовой травы её можно пробудить в любом из нас, и тогда ты получишь силу полуартифекса. И с одной кинокефалкой у нас почти получилось, но, к сожалению, вскоре она скончалась, да… Я был военным врачом и имел хорошие связи с очень влиятельными феликефалами на Смилле. Мне помогли организовать этот отряд на Земле, поближе к Зелёному коридору, – как известно, на Третьей Земле, Терция-Терре, Зелёного коридора нет. Кроме того, мы изготавливаем малахитовые бомбы, и нам необходимы знания о том, какие патологические процессы происходят в организме живого существа при малахитовой болезни, – доктор поднял голову на верхние полки и громко провозгласил: – Впечатляет, не правда ли? В этом помещении достаточно улик, чтобы отправить меня в А-строг на тридцать пять пожизненных сроков. Неподготовленный, окажись он здесь случайно, почти наверняка упадёт в обморок. Как хорошо, что здесь не бывает случайных посетителей. Мы обеспечили надёжную защиту комплекса. Никто из посторонних не сможет ни зайти на базу, ни выйти, пока я не дам разрешения. Полёты над базой также под запретом, даже для военных кораблей Терция-Терры, если, опять же, не получено моё разрешение.

– Да, я слышал про инцидент со сбитым гражданским кораблём, – сказал Репрев, но говорил это уже не он.

– Было дело, – покачал головой генерал, и его лоб блеснул зелёным блеском, – нам тогда крупно повезло выйти сухими из воды. А вот и ваши черновые, которых вы так спешили увидеть! – простирая в стороны руки, сказал доктор Цингулон. В конце коридора, как на подвесках изумруды, в коконах из малахитовой травы висели черновые. – Не буду спорить, поработали они на славу!

«Агата…» – у Репрева задрожали губы.

– Простите, что? – спросил доктор. Несомненно, он ждал, чем ему ответит его полуартифекс.

– Бесподобно, – прошептал Репрев, а затем оголтело, безумно вскрикнул: – Бесподобно! Какое у вас бесподобное собрание, ваше превосходительство! А черновые с прииска, они – они словно завершающий штрих! –