Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Общая же доля образов внешнего врага во всей совокупности сюжетов за 1916 г. (кроме упомянутых экономических и политических тем, это тема социального расслоения общества, адюльтера, сухого закона и пьянства, криминальные сюжеты) — 47 из 201, что составляет 18,9 % (против 48,8 % за 1915 г.). При этом необходимо учитывать, что в условиях жестких цензурных ограничений издатели не могли себе позволить в полной мере сосредоточиться на критике внутренних проблем империи, поэтому реальная степень актуальности внутренних проблем перед внешними была еще выше. Отмена цензуры в 1917 г. демонстрирует, вероятно, более адекватную общественным настроениям тематическую структуру карикатур — из 323 сюжетов внешней угрозе посвящено лишь 13, т. е. 3,8 %. Таким образом, можно утверждать, что образ врага в годы Первой мировой войны переживает трансформацию от врага внешнего к врагу внутреннему (падение актуальности образа внешнего врага почти в 12,8 раза: от 48,8 % из всех образов в 1915 г. до 3,8 % в 1917 г.) (ил. 118).
Ил. 118. Динамика внешней и внутренней угрозы в карикатурах «Нового Сатирикона» в 1915–1916 гг.
Среди самых актуальных образов внутренних врагов, пробивавшихся сквозь цензурные ограничения, был образ мародера-спекулянта, наживающегося на войне. Уже в апреле 1915 г. Ре-Ми выпускает карикатуру под названием «Корыстолюбие», на которой изображен сидящий на мешках с продовольствием толстый купец, на пальцах у него блестят перстни с драгоценными камнями (ил. 119). Забегая вперед, отметим, что в годы Гражданской войны этот образ использовался красной пропагандой для дискредитации зажиточных крестьян (кулаков). Помимо внутреннего врага, формировался негативный образ аристократа, имитирующего общественную работу и укрывающегося за счет этого от участия в боевых действиях. Художник В. Млынарский запечатлел представления о «земгусарах» в рисунке «Панорама весенних мод», изображавшем женоподобного молодого аристократа и сопровождавшемся подписью: «Элегантные костюмы для господ уполномоченных, — по последним моделям. Для театров и прогулок по Кузнецкому мосту» (ил. 120).
Ил. 119. Ре-Ми (Н. Ремизов). Корыстолюбие // Новый Сатирикон. 1915. № 17. Обложка
Эти образы свидетельствовали об усилении социальных противоречий в российском обществе. Тема обогащения на войне одних неизбежно подводила к теме пауперизации других. Помимо «мародеров тыла» (как правило, деляг средней руки), популярность получал образ крупных воротил (промышленников и банкиров) — «акул». В январе 1916 г. Д. Мельников в «Будильнике» публикует аллегорический рисунок, на котором плывущую в древнерусских латах женщину-Россию (сам по себе не особенно удачный образ) кусает и тянет на дно акула. Художник А. Курган обыграл тему «круговорота акул в обществе», изобразив дородную даму в ресторане, на тарелке которой лежали маленькие черные и белые акулы (ил. 121). Авторы часто обращались к сюжету, в котором набившие карманы на военных предприятиях нечистоплотные дельцы растрачивали свои накопления в ресторанах и кабаках, спускали средства на дам легкого поведения. Падение нравов тем самым рассматривалось в качестве одной из причин социального кризиса. Вместе с тем Д. Моор высмеивал позицию, согласно которой коррупция объяснялась «соблазном со стороны лиходателей», в карикатуре, изображавшей соблазнение змеем Адама и Евы (Ева была изображена усатым гермафродитом) на обложке специального выпуска «Будильника», посвященного «Акулам тыла». Рисунок содержал саркастическую подпись: «И Ева ела, и Адам ел… и змий сыт остался»[1718].
Ил. 120. В. Млынарский. Панорама весенних мод // Будильник. 1916. № 13. С. 12
Ил. 121. А. Курган. Прелестная брюнетка Ниниш — питается исключительно акулами // Будильник. 1916. № 5. С. 12
От высмеивания и порицания великосветских львиц и денди художники переходили к критике представителей власти. И. Малютин опубликовал карикатуру, которая отражала общественное недовольство тем, что полицейские чины освобождены от призыва в армию. Его рисунок сопровождала надпись, предполагавшая переодевание городового в солдата: «К этой серой шапке да серую бы шинель» (ил. 122). В августе 1915 г. появляется новый внутренний враг — собирательный образ губернатора-коррупционера-предателя. Часто изображается в треуголке — аллюзия на изгнанного из России Наполеона. На одной из карикатур Ре-Ми губернаторы в наполеоновских треуголках, понурив головы, с чемоданами шли к поджидающей их тюремной карете[1719] (ил. 123).
Ил. 122. И. Малютин. К этой серой шапке да серую бы шинель // Будильник. 1916. № 1. С. 4
Ил. 123. Ре-Ми. Текст: Губернаторы (хором): Пойдем искать по свету, / Где оскорбленному есть чувству уголок! / Карету нам, карету! // Новый Сатирикон. 1915. № 34. С. 3
Как ни парадоксально, тема коррупции тесно переплеталась с темой женской эмансипации и адюльтера. Одна из вероятных причин — влияние теории классика немецкой социологии и экономики Вернера Зомбарта, который в работе 1912 г. «Роскошь и капитализм» взглянул на проблему сквозь призму гендерных отношений. Исследователи отмечают популярность идей Зомбарта в российском обществе накануне войны[1720]. В главе «Секуляризация любви» автор исследует формирование феномена «экономики куртизанок» и приходит к выводу, что «все безумства моды и роскоши, тщеславия и расточительства испробуются сперва куртизанками и лишь затем, в смягченных тонах, принимаются дамами света»[1721]. Тем самым тяга к роскоши рассматривалась в качестве производной от сексуального раскрепощения женщин. Первая мировая война, повысившая общественную роль женщин и усилившая эмансипацию, акцентировала проблему как гендерных отношений, так и тяги к роскоши, в результате чего очень часто в среде консервативной общественности между эмансипацией, сексуальной распущенностью и мотовством ставился знак тождества. Под одним из рисунков Н. Ремизова приводился диалог богатых мужчины и женщины: «Он: — Знаешь, милая, у меня был раньше баритон, но один профессор пения убедил меня, что я тенор, — и что же! — теперь у меня, действительно, тенор! Она: — Это что! А мой диапазон еще шире: вчера у меня баритон, сегодня бас, завтра тенор, а послезавтра нефтяной король с Кавказа»[1722].