В битве за Берлин ни одна из сторон не использовала возможности для утонченного тактического искусства, были просто тысячи ожесточенных местных стычек, в которых наступающие измеряли каждый свой успех в метрах. Снова и снова солдаты, идущие впереди, погибали, первые танки – уничтожались; советская артиллерия и бомбардировщики не прекращали налетов; улицы превращались в руины. Подтянулась осадная артиллерия: 203-миллиметровые гаубицы разрушали здания, занятые оборонявшимися, а те вели ответный огонь прямой наводкой, и пыль и дым клубами поднимались в воздух. Сталин понукал своих маршалов по телефону из Москвы: десятки тысяч солдат заплатили своими жизнями за то, что Жуков и Конев вели не скоординированное наступление, а соревнование за воплощение эгоистических амбиций.

«Берлин… являл собой ужасное место, – писал шведский представитель Красного Креста Свен Фрикман, осматривая осажденный город ночью. – В безоблачном небе сияла полная луна, так что можно было видеть ужасную степень разрушений. Город призраков, населенный пещерными жителями, – вот что осталось от мировой столицы… Императорский дворец, все роскошные замки, дворец принца, королевская библиотека, Темпельхоф, здания на Унтер-ден-Линден – от всего этого почти ничего не уцелело. Из-за лунного света, который лился сквозь все эти пустые окна и дверные проемы, ночью город производил более угнетающее впечатление, чем днем. То тут, то там виднелись языки пламени – пожар продолжался после недавнего авианалета – и работающие пожарные команды. Текущая из разорванных труб вода превращала некоторые улицы в подобие Венеции и ее каналов»56.

Хельга Шнейдер писала: «Мы ведем растительное существование в городе-призраке, без электрического света и газа, без воды, теперь для нас личная гигиена стала роскошью, а горячая пища – абстрактным понятием. Мы живем как призраки, на обширном поле руин… город, в котором ничего не работает, кроме телефонов, которые иногда звонят, уныло и бессмысленно, под обломками зданий»57. Не все звонки были бессмысленны: чтобы узнать, насколько продвинулся противник, штабные офицеры в бункере Гитлера набирали номера телефонов в определенных районах города. По мере того как один квартал за другим занимали русские и слышались их голоса, в подвалах перепуганные горожане шептали друг другу: «Дер Иван комт!» («Иван идет!»)

С учетом того, как много немцев спаслись бегством или при возможности сдались в плен, кажется странным, что сопротивление продолжалось так долго. Примерно 45 000 солдат СС и вермахта при поддержке 40 000 членов фольксштурма и всего лишь с 60 танками целую неделю оказывали сопротивление мощи наступающих армий Жукова и Конева. Но уличные бои никогда не даются легко, потому что непросто сражаться против маленьких групп бойцов, удерживающих кое-как нагроможденные среди зданий баррикады, а борьба в последнюю неделю апреля шла отчаянная. В гитлеровской столице Красная армия дорого заплатила за свою политику несдержанной жестокости по отношению к немецким солдатам и гражданскому населению: на что бы ни рассчитывали Гитлер и СС, трудно предположить, чтобы защитники Берлина сражались так упорно, если бы у них была надежда на снисхождение для себя или горожан. Каждому немцу было известно, как любят советские солдаты убивать, насиловать и грабить. Большинство из защитников оборонительных рубежей не видели никакой перспективы, кроме смерти. В последней линии обороны было подразделение французской гренадерской дивизии СС «Шарлемань». Командир этих обреченных, двадцатипятилетний Анри Фене, в ходе церемонии, прошедшей в разбитом трамвае при свечах, был награжден немецким Рыцарским крестом. Это была вторая награда Фене, ранее он заслужил французский Военный крест, сражаясь за Францию в 1940 г.

Удивительно, но солдаты дивизии «Шарлемань» и некоторых других подразделений СС сохранили достаточно упорства для небольших контратак, в ходе одной из которых они отбили у русских здание штаба гестапо, расположенное на Принц-Альбрехт-штрассе. Некоторых солдат и подростков, пытавшихся бежать с поля боя, без суда и следствия вешали на улицах солдаты СС, патрулировавшие город. Как русских, так и немцев поражал контраст между горами руин, нагромождением изуродованных мертвых тел, которые были видны повсюду, и признаками наступающей весны. Когда артиллерийская канонада ненадолго умолкала, можно было слышать пение птиц, деревья стояли в цвету, пока взрыв не превращал их в черные скелеты; кое-где распускались тюльпаны, а в парках воздух был наполнен сильным ароматом сирени. Но больше всего было трупов. Вожди Германии заканчивали длинный любовный роман со смертью: в Берлине апреля 1945 г. он достиг кульминации.

28 апреля при попытке бежать из Северной Италии партизанами был схвачен и расстрелян Бенито Муссолини. Днем 30-го, когда русские войска штурмовали здание рейхстага, примерно в 400 м оттуда, в бункере рейхсканцелярии, вождь Третьего рейха убил себя и свою жену. Банальность зла наиболее ярко проявилась в поведении этой пары в их последние дни. Ева Браун была очень озабочена судьбой своих драгоценностей – «мои часы с бриллиантами, к сожалению, находятся в ремонте» – и тем, чтобы уничтожить счета своих портных: «Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы уцелели счета Хейзе». Она написала в последнем письме своей подруге Герде Остермайер: «Что еще я должна сказать тебе? Я не могу понять, как мы дошли до этого, но после всего происшедшего более невозможно верить в Бога».

Большинство немцев восприняли новость о смерти Гитлера с оцепенелым безразличием. Рядовой Герд Шмукль находился в переполненной гостинице далеко от Берлина, когда по радио передали сводку новостей. «Если бы вместо этого объявления в дверях появился хозяин гостиницы и сказал, что в стойле умерло одно из его животных, это вызвало бы больше сострадания. Только один молодой солдат вскочил, выставил вперед правую руку и выкрикнул: “Хайль фюрер!” Все остальные продолжали есть суп, словно не произошло ничего значительного»58. Редкие очаги сопротивления в столице тлели в течение еще двух дней, пока 2 мая не сдался командир берлинского гарнизона генерал-лейтенант Карл Видлинг.

Ужасная тишина, тишина мертвых и проклятых, опустилась на город. «Не было слышно ни человека, ни животного, автомобиля, радио или трамвая, – писала жительница Берлина. – Ничего, кроме давящей тишины, нарушаемой только звуком наших шагов. Если кто-то и смотрел на нас из домов, они делали это тайком»59. Неделю спустя она добавила запись: «Повсюду грязь, лошадиный навоз и играющие дети, если это можно так назвать. Они слоняются без дела, смотрят на нас, шепчутся. Все громкие голоса, которые можно слышать, принадлежат русским… Их песни режут ухо, они грубые, резкие»60.

Повсюду, где власть перешла к советским победителям, они предавались оргии празднования, насилия и разрушений в таком масштабе, которого Европа не видела с XVII в. «По коридору, спотыкаясь, ко мне подходит пекарь, – писала жительница Берлина об одном из своих соседей, – с белым, как его мука, лицом, и простирает ко мне руки: “Они забрали мою жену…” Дальше он не может говорить. На секунду я чувствую, что я играю в пьесе. Пекарь из среднего класса просто не может так двигаться, не может так эмоционально говорить, вкладывая такие сильные чувства в свой голос, так открывать свою душу, израненное сердце. Ни один великий актер не способен так играть»61.