день осени, 30 сентября 1919 года по старому стилю, день смерти командира и почти поголовной гибели 2-го взвода батареи.

Подойдя к хутору, огороженному со стороны проселочной дороги плетеным тыном, за которым возвышались высокие стога сена и хозяйственные постройки, мы увидели с пригорка широкую ложбину и, далее, большое раскинувшееся село. Батарея стала, командир осматривал в бинокль окрестности. Видимость была прекрасная, вокруг ни живой души и никакого присутствия кирасир. Вдруг мирная картина внезапно изменилась: с дальней околицы села стали выезжать подводы и длинной вереницей, поспешно, рысью, уходить в степь по едва заметной дороге. С передней же, ближайшей к нам окраины села стали выскакивать группы людей. Они рассыпались в цепь и без перебежек шагом двинулись на нас, стреляя на ходу.

Последовала короткая команда командира: «С передков. По неприятельской пехоте, прицел 20, гранатой, огонь». Гранаты упали в рядах шубинцев, подняв фонтаны земли. Последовала команда: «Прицел 20, трубка 20, шрапнелью, беглый огонь».

Все шло как на ученье, но и другая сторона была, видимо, руководима опытным человеком, имевшим под командой, безусловно, бывших солдат. Прицел сокращался, вскоре перешли на картечь. Цепь двигалась не останавливаясь, подкрепляемая пополнениями.

С правой стороны от нас, далеко и на высоте села, из малой рощицы послышались звуки стрельбы пушчонки Гочкиса, бывшей при кирасирах. Куда стреляла пушка Гочкиса, неизвестно. Кирасир не было видно, и никакого содействия нам с их стороны не было оказано.

С левой стороны села вдали появились конные группы и начали обтекать наш левый фланг. Второе орудие повернулось на 90 градусов и открыло огонь по конным на дальнем прицеле. Наши лошади были отведены коноводами подальше от орудий. Пехотное прикрытие, не имевшее пулеметов, жалкая пародия прикрытия, рассыпалось в цепь где-то позади батареи и постепенно исчезло, узрев безнадежность положения. Наступавшие вели непрерывный огонь, стреляя на ходу, причем много пуль было разрывных (дум-дум), причинявших ужасные раны. При малейшем препятствии такая пуля разрывалась, издавая характерный звук «пак!». Наши раненые немедля отвозились на бывших с нами подводах.

Я уже перешел на роль номера при орудии. Вскоре у обоих орудий осталось по два человека, несколько защищенных орудийными щитами. Мысли притупились, лишь цель впереди поглощала все внимание; я подавал снаряд, как автомат, срывая с головки колпачок, передавал его штабс-капитану Б. Ширяеву{315}, который посылал его прямой наводкой навстречу атакующим. Мы превратились в бездумных существ, но не таким был командир, доблестный офицер, конно-артиллерист с довоенного времени. Он все видел, спокойно наблюдая все перипетии боя, протекавшего в быстром темпе, и трезво увидел надвигавшуюся трагедию. Он заметил также, что два-три шубинца, уйдя в сторону от смертоносной картечи, дошли до хозяйственных построек хутора и, укрывшись за плетень, открыли ружейную стрельбу с фланга.

Командир приказал всем уходить. Спокойным, без тени волнения голосом он позвал коновода подвести лошадей. Приняв свою «Карамель» и вскочив в седло, я почувствовал мгновенную горячую струйку воздуха, молниеносно пронесшуюся мимо щеки. Понял, что являюсь мишенью. Оглянувшись, не увидел командира. Видимо, в тот момент он уже был убит и лежал вне поля моего зрения.

Через два дня мы его хоронили в Ромнах. На лафете везли его гроб на кладбище, я шел рядом в почетном карауле с шашкой наголо. У него была единственная рана на груди. Бандиты его не ограбили, и на кителе сохранились золотые погоны конно-артиллериста, капитана.

Из-за небрежного ведения экспедиции погиб доблестный офицер — командир батареи, почти все люди взвода и две пушки. Командир смешанного отряда полковник Матвеев должен был бы предстать перед военной коллегией и дать объяснение: как мог он допустить, что два трехдюймовых орудия не были поддержаны полком кирасир и должны были в одиночестве вести бой с лютым врагом? Полковника Матвеева мы больше не встречали.

Некоторые штаб-офицеры старой Российской армии были недовольны, что им не были предоставлены соответствующие их чинам положения и команды в Добровольческой армии, упуская из виду, что в Гражданскую войну не было крепкого, отлично организованного тыла и бесперебойного снабжения войск всем необходимым. Не было и окопной войны с солидным блиндажом для командира полка с телефонной связью с батальонными и ротными командирами.

В Гражданскую войну выдвинулись и принесли славу своим частям офицеры, применявшие иные методы войны, отличные от большой окопной войны, дерзавшие и, наряду с рядовыми бойцами, подставлявшие свои головы пулям. Такие люди, как генералы Корнилов, Марков, Дроздовский, Врангель, Казанович, Эрдели, Бабиев, Мамонтов; полковники Неженцев, Кутепов, Жебрак, Румель, Манштейн, Туркул; есаул Чернецов, капитан Покровский, были светочами для добровольцев. Они были и воины, и вожди.

Со взятием Одессы и Киева был освобожден весь Юг России. Движение продолжалось на север, и 20 сентября (нового стиля) был взят Курск, а 13 октября Орел. Все этапы наступления описаны в капитальных трудах высокоавторитетных лиц и выдающихся военачальников генералов Деникина, Врангеля, Головина, Денисова и др. Настоящий рассказ относится лишь к общей обстановке тех кошмарных лет и событий, каковые сохранились в памяти и кругозоре рядового солдата, поле зрения которого отличается от штабного.

Необходимо все же заметить, что наступательные бои не были легкими, но наличие подъема давало силы и энергию. В боях захватывались пленные на всем пути наступления, причем, как правило, их зачисляли в свои ряды. Так, в октябре месяце дроздовцами в боях района Севска было занято вблизи деревни Загрядское имение, принадлежавшее Великому князю Михаилу Александровичу. Дома были заброшены, имение разграблено. Тут был взят в плен почти целиком красный полк, состоявший из жителей Тульской губернии. Красноармейцы были вооружены новыми японскими винтовками и охотно пошли в плен, держа винтовки на плечах. Вблизи того же района одна рота красных сдалась в плен целиком. За несколько дней перед сдачей рота прибыла с Архангельского фронта в английском обмундировании. Вскоре сдались многочисленные пехотинцы, уроженцы Новгородской и Псковской губерний. Все они были в хорошем обмундировании, в то время как наша пехота была плохо одета и мерзла.

В нашу батарею были зачислены 10 пленных, отобранные командиром из числа пленных, взятых нами в занятом ночью селе. Остальные переданы пехоте. Все они были очень напуганы, так как комиссар им говорил, что «кадеты» стреляют всех в лоб. Русские люди, они быстро вошли в жизнь батареи и остались верны до самого конца борьбы. Один из