– Ты… я думала, что ты…

Теперь он уронил руки и попятился.

– Да, конечно. Прости меня. Но мне и в голову не приходило, что я найду тебя, что ты сидишь здесь и ждешь. Это придало мне смелости. Разумеется, надо было написать, найти подходящего посланца, но…

– Лучше так, – сказала я.

Какое счастье, что все обернулось именно так! Только вот голова у меня кружилась.

– Но ты должен дать мне время… ты ведь сказал, что больше никогда не вернешься. Я боялась, и в своем страхе…

– Да. Я знаю. Понимаю.

Он присел на ступени, и его ладони свисали с колен – до боли знакомая манера. Я медленно опустилась рядом с ним.

Нас обволокла тишина. Единственным звуком был легкий плеск волн.

Сердце мое неистово колотилось. Я была невероятно счастлива, что он жив и сидит рядом со мной, но пребывала в полном смятении.

Я протянула свою дрожащую руку, прикоснулась к его руке и тихо спросила:

– Ты пришел в себя?

– Да. Это потребовало времени. Времени, тишины, одиночества.

Да, я понимала, о чем речь, хотя прежде тишину и одиночество он отвергал. Должно быть, после Актия Антоний очень сильно изменился.

– Благодарение богам.

Я склонилась к нему и поцеловала в щеку – тоже с запинкой. Конечно, он это почувствовал. Но я не могла справиться со своей настороженностью.

Он сжал мою руку:

– Могу я вернуться?

– Твои покои ждут тебя. – О том, что нас дожидаются и саркофаги, я говорить не стала. – Дети будут бесконечно рады.

– А ты? Ты мне рада?

– Как странно – есть столько слов, но все они слишком бледны. Без тебя я была… обездолена.

Я помолчала, а потом сказала:

– Я почти утратила смысл жизни.

Выразить мои чувства словами было невозможно, нечего и пытаться. Без Антония я теряла не только смысл, а сущность жизни, саму жизнь – она вытекала из меня.

Я наклонилась и поцеловала его, позволив себе наконец это почувствовать.

– Нельзя умирать, пока не настал твой час, – промолвил он. – А я поступил именно так. И теперь оплакиваю потерянные месяцы.

– Тут ты не мог ничего поделать.

Если уж мы падаем – мы падаем. Но если потом нам удается хоть ненадолго встать на ноги, мы вправе считать себя счастливыми.

– Можем мы сейчас пойти домой? – вежливо спросил Антоний. – Мне бы хотелось вернуться во дворец до начала всей утренней суеты.

Я встала и потянула его за собой:

– Конечно.

Вместе мы поднялись по ступеням к еще спавшему дворцу. Коридоры были пусты, факелы чадили, двери оставались закрытыми. Антоний вошел в свои покои и удивленно огляделся.

– Это как встретить старого друга после долгой разлуки, – промолвил он.

Да, после Актия он не был здесь ни разу.

Я отдернула занавески перед входом в его спальню и показала стол, кушетки и кровать, где я провела столько грустных часов, размышляя о нем.

– Надеюсь, ты найдешь все в полном порядке, – сказала я с таким видом, будто не приходила сюда в его отсутствие и не была в том уверена.

Антоний с потрясенным видом прошелся по помещению, прикасаясь то к одной вещи, то к другой, а потом повернулся ко мне, промолвил:

– О мое сердце! – и заключил меня в объятия, одарив покоем и радостью.

Вся моя тоска и печаль, все горестное смирение развеялись по ветру, ибо больше в них не было нужды. Антоний вернулся. Вернулся домой.

– Мой пропавший друг, – прошептала я.

– Почему «друг»? Разве мы больше не муж и жена? – Антоний покачал головой. – Или, пока меня не было, ты развелась со мной?

По его горестному тону я поняла, что такая возможность устрашает его. Он поцеловал меня с жаром, словно убеждал остаться с ним.

– Я не римлянка и не имею обыкновения разводиться, если от моего мужа отвернулась удача. Но я боялась, что стала уже не женой… а вдовой.

Он глубоко вздохнул с облегчением.

– Ты как был, так и остался… Мы остаемся… Но мне нужно время привыкнуть…

Мои слова заглушили жаркие поцелуи. Он был так пылок, что мне с трудом удалось отстраниться. Целомудренная жизнь в хижине отшельника мало соответствовала его натуре.

– Антоний, пожалуйста, остановись! – настаивала я.

Я не могла этого сказать, но я почти боялась нашей близости, словно не хотела, чтобы мир чувств открылся для меня заново. Я поборола их, и, если настала краткая передышка, стоит ли повторять этот путь еще раз?

– Прости, – промолвил Антоний, отпуская меня. – Похоже, одинокая жизнь отучила меня от хороших манер.

Он пытался обратить все в шутку, но я видела, что ему больно. Однако мог ли он ожидать, что я готова к его вывертам, уходам и неожиданным возвращениям? Это слишком болезненно, и я должна как-то защититься, во всяком случае в данный момент.

– Вопрос не в том, чтобы простить тебя, – сказала я, стараясь подбирать слова как можно осторожнее, ибо малейшая оплошность могла повлечь за собой непонимание и обиду. – Мне нечего прощать. Я была вне себя от горя, когда ты меня покинул. Я боялась, что ты никогда не вернешься. И я молилась, чтобы настал день, когда ты снова окажешься здесь, в этой комнате, со мной. Но… в каком-то смысле сейчас я знаю тебя еще меньше, чем некогда в Тарсе. Все, что испытала за эти месяцы я, все, через что прошел ты… это разделяет нас. Мы должны сначала выслушать друг друга и узнать, что с нами случилось…

– Ты хочешь, чтобы я вернулся? – воскликнул он.

Уж не собирается ли он, ради Зевса, исчезнуть снова?

– Да! Да! – заверила я.

Я чувствовала, что он растерян и не очень понимает, где его место. Но конечно, невозможно вернуться в тот самый мир, откуда он бежал. Слишком многое изменилось за месяцы его отшельнической жизни. Египту и мне пришлось иметь дело с Октавианом и последствиями Актия. Но как раз сейчас воцарилось спокойствие. Лучшее время для его возвращения. И для нашего воссоединения.

– Да! Да! – повторила я. – Больше всего на свете я хочу, чтобы ты вернулся.

И это была правда.

Мою мать отняли у меня, и она не вернулась. То же случилось с Цезарем. Не часто случается, чтобы умершие приходили обратно и воссоединялись с нами. Он не должен знать, что я успела проститься с ним, причислив к сонму ушедших навсегда.

Глава 46

Так бывает во сне, когда возвращаешься туда, где уже не чаял оказаться. Антоний и я восседали на посеребренных тронах, а вокруг нас колыхалось море