Бекаури, любая иностранная разведка миллионы отвалит. «Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла…» – Следователь зашел Вадиму за спину, вцепился в его плечи пальцами, словно ястребиными когтями, и сорвался на лай: – Отвечать! Откуда у тебя прибор для управления взрывами на расстоянии? Допуск к чертежам и опытным образцам строжайше ограничен. Говори!

– Я не знаю, – промямлил Вадим потерянно. – Мне его подсунул Бюхнер…

– Опять Бюхнер? Как, по-твоему, иностранный журналист сумел проникнуть на режимный объект и выкрасть сведения, представляющие государственную тайну?

– Спросите об этом у него… Кстати, – Вадим выпрямил спину, согнувшуюся под тяжестью рук Абрамова, – я требую очную ставку. Пусть этот господин при мне даст показания.

– Хитер, шельма! – Абрамов отошел от него, погрозил пальцем. – Очная ставка пока что отменяется. Бюхнера нет.

– То есть как?

– Обошли весь Дом Советов – как сквозь землю провалился… «Вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской…» И если ты в поповские басни веришь, то молись, чтобы он нашелся живым и невредимым.

– Но как я мог его…

– Не ты, так другие. «Банда Черного Короля», да? Я тебя сразу заподозрил… Это ты на Черкизовском кладбище всех под пули подставил. Кто ж еще? Знал и место, и время, передал своим подельникам, и они покрошили ребят в кровавый винегрет…

Вадим вскочил со стула как ошпаренный.

– Что вы городите! Я сам чуть не погиб… меня друг прикрыл, он сейчас в больнице, его спросите…

Тычок под дых заставил его сложиться пополам и плюхнуться обратно на фанерное сиденье.

– Сядь! За друга твоего ничего не скажу, с ним мы еще побалакаем. Кто поручится, что вы не вместе этот водевиль разыграли? Самовольно позицию сменили, хотя Федько велел вам ближе к ограде залечь… А что дуботряса твоего пулей чикнуло, так то для правдоподобия… «Во кузнице молодые кузнецы, они куют, приговаривают…»

Какую чудовищную ахинею порет этот недоразвитый Карузо! Вадим боролся с искушением съездить ему по морде стальными браслетами, но понимал, что ни к чему хорошему такая выходка не приведет. Здесь не миндальничают – излупцуют до полусмерти, а потом и шлепнут без долгих разбирательств. Нравы у «псов революции» крутые, им на зуб лучше не попадаться.

Надо действовать от противного – не артачиться, не упираться рогами, как бык, а унять эмоции и постараться привести убедительные аргументы в свою защиту.

– Послушайте… как вас там?.. товарищ Абрамов…

– Гусь свинье сам знаешь кто.

– Ладно, хрен с вами… но вы же должны р-рассуждать логически. Сколько при мне нашли тротила? – Вадим кивнул на ящичек на столе. – Фунтов пятнадцать, двадцать? Пшик! Потолки в подвале толстые, взрыв никому бы не причинил вреда…

Затрезвонил телефонный аппарат. Вадим смолк, досадуя, что не досказал до конца. Абрамов снял трубку, рыкнул: «На связи», глубокомысленно выслушал рвавшийся из динамика клекот и подвел черту единственным словом: «Добре». Приладив трубку на рычаги, он развернулся к Вадиму, что-то обмозговывая.

– Продолжай, продолжай, я слушаю.

Вадиму не понравилась его интонация, – в ней неприкрыто сквозил подвох.

– Говорю: если вы подозреваете меня в подготовке теракта, то это смешно. Взрывчатки было слишком мало.

– Складно излагаешь, – одобрил Абрамов и, неожиданно повеселев, сменил репертуар: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!..» Ты нас за губошлепов не считай, мы тоже ученые. Тебя еще из подвала не вывели, а на твою квартиру уже сыскари отправились. Перевернули твои хоромы вверх дном и, знаешь, что отрыли? Два пуда тротила. Точно такого, как здесь. – Он победно поднял ящичек. – Ну что, признаешься или будешь дальше извиваться, как вошь на гребешке?

Обложили, кругом обложили! И ведь как умеючи. Сперва хотели сжить его, Вадима, со света, убийц подсылали, но потом решили, что куда лучше будет оболгать, вывернуть все наизнанку. Теперь он не охотник за заговорщиками, а сам преступник. Да еще какой! Замыслил нанести сокрушительный удар по реноме Советского государства… Теперь Абрамов вопьется в него, как пиявка, всю кровь высосет. Под раздачу попадут Барченко, Чубатюк… что там!.. вся особая группа, а за ней и весь Специальный отдел. То-то будет радости завистникам! Не они ли, к слову, все и подстроили? Ежу понятно, что стоит за этим не шушера какая-нибудь, не «Комитет шпаны», а люди, обладающие почти неограниченными возможностями. Раздобыть прибор из Остехбюро? Раз плюнуть. Два пуда тротила на чужую квартиру подкинуть или грузовик с головорезами снарядить? Да, пожалуйста. Вадиму представилась мифическая гидра, с которой только Геркулесу совладать под силу…

– Если тротил на моей квартире, то как бы я мог подорвать Дом Советов?

Вадим уточнил просто для проформы, а не для того, чтобы пробудить в Абрамове способность мыслить здраво.

– Так я же не ради красного словца твоих корешей помянул. Они и должны были тротил привезти, пока ты с проводками возился. Спугнули мы их.

– И вы уверены, что р-раз меня сцапали, то турнир теперь в безопасности?

– Как бы не так! Ежели перефразировать Емельяна нашего Пугачева, то я бы сказал: сцапали мы вороненка, а ворон-то еще летает… И множество бед натворить может, коли мы ему крылья не подрежем. Не подскажешь, где его искать? А? Вижу, что не подскажешь. Но ничего, посидишь в холодной, покумекаешь. Авось завтра по-другому запоешь. – И, будто иллюстрируя изреченное, Абрамов жизнелюбиво замурлыкал: «Мы жертвою пали в борьбе роковой, в любви беззаветной к народу…»

* * *

Камеры здания на Лубянке были переполнены – перед стартом международного шахматного форума столицу подчистили. Поэтому Вадима определили в приснопамятную Таганскую тюрьму, где при монархизме сиживали видный большевик Красин и миллионер Савва Мамонтов, а при Советах – целый сонм дворян, священников и негоциантов. Возведенная по велению императора Александра Благодетеля на тогдашней окраине Москвы, тюрьма с годами не утратила своей значимости и считалась даже в чем-то образцово-показательной: ее посещали делегаты Красного Креста, в ней издавался собственный журнал и до недавнего времени существовала домовая церковь.

Вадим, конечно, не рассчитывал, что его поместили сюда на пансион в качестве почетного сидельца. Абрамов, несомненно, придумает какую-нибудь пакость, поэтому ухо следует держать востро и быть готовым к любым каверзам.

Пакость оказалась до обидного примитивной. Вадима втолкнули в карцер, в котором сидели пятеро заключенных.