— Тань! — окликнул меня Лев. — Ты слушаешь, что я говорю? Или опять где-то витаешь? Могу повторить: явилась бы Виолетта — вот поднялся бы переполох. Как ты считаешь? Безобразие, опять не заводится, бензина осталось на пять километров, мне эта увеселительная поездочка за город в кругленькую сумму встанет. Тань, ты слушаешь или опять отключилась?

«Брат» уставился на меня, как баран на новые ворота, потом приосанился, хохотнул и погрозил пальцем:

— Притворщица! Лицо сделала непроницаемое, а сама все на ус мотает. Куда тебя подбросить?

— На улицу Гоголя.

— А точнее? Улица, матушка моя, длинная.

— К кинотеатру.

— Ты не к папане ли на квартиру собралась? — догадался «братец».

— Угу, — неохотно согласилась я.

— Зачем?

— Надо.

— Лаконично. Цель: ограбление — отметаем сразу. Ты скоро станешь законной владелицей каждой безделушки в его шикарной квартирке. Хочешь опись составить, чтобы после поминок сверить наличие и отсутствие ценных мелочей?

Я как-то неопределенно, но больше утвердительно дернула плечом, поэтому Лев решил, что угадал.

— Хорошенького же ты о нас мнения! Почти как мы о тебе!

И громко заржал, вздернув бороду к потолку.

— Смотри на дорогу, — одернула его я. — А то папа лишится своей главной наследницы.

«Братик» лукаво на меня глянул, но промолчал. Притормозил, где я его попросила, отсалютовал и умчался прочь.

Я проводила синий «Фольксваген» взглядом. Чем объяснить своевременное появление Льва? Случай? Или закономерность? Хочет втереться в доверие к будущей богатой родственнице? Или следит за мной? Ведь убийца каждый раз в курсе моих передвижений… Возможно, Лев его добровольный помощник. Машина, которая чуть не сбила меня вчера, была темного цвета. Не потому ли «братец» так на меня посмотрел, когда я посоветовала ему осторожнее себя вести за рулем?

В задумчивости я подошла к подъезду и остановилась. О моей сегодняшней поездке на квартиру Гольдберга знают слишком многие: Петя, Лев, Роман. Любой из них мог рассказать еще кому-то, и по цепочке новость могла достигнуть ушей моего убийцы. Значит, надо ждать неприятностей.

Но ждала я напрасно: ни в подъезде, ни в самой квартире никаких наприятностей не произошло.

Я разочарованно прогулялась по пяти комнатам, уставленным высококачественной техникой и предметами антиквариата. Остановилась в кабинете Гольдберга. Кожаная мебель, дубовый письменный стол, заваленный бумагами, книжные шкафы — все это я уже видела и раньше, когда занималась расследованием покушений на Александра Самуиловича.

С тех пор ничего не изменилось. Я внимательно осмотрелась. Где может быть анонимка?

Поползала по полу, подвигала кресла, диван, перерыла содержимое ящиков и груды документов на столе — ничего! Я уселась прямо на пушистый ковер, чтобы не светиться в большом окне, занимавшем полстены, подперла голову руками и прикинула возможные варианты исчезновения письма. Первое: его забрал Роман или кто-то из домоуправления. Второе: его забрал убийца. Из многочисленных замков заперт всего один, открыть который — раз плюнуть.

Первый вариант легко проверить. Рому я увижу через полтора часа, тогда и спрошу. Остальных разыщу сейчас.

Найти домоуправа оказалось несложно. Она, а это была пожилая женщина, сидела на скамеечке во дворе и выгуливала на коротком поводочке толстого персидского кота. Точнее, он не гулял, а сидел рядом со скамейкой и обнюхивал короткие зеленые травинки.

Я представилась как дочь Гольдберга, рассказала о письме, которое отец получил тем утром, и почти прямо обвинила ее в воровстве.

— Деточка моя! — ахнула управдомша. — Что ты такое говоришь? Ничего не поняла.

Я повторила свою историю слово в слово, но в два раза медленнее.

— Письмо? Какое письмо? — уловила смысл опрашиваемая.

Я терпеливо повторила свою историю в третий раз, делая громадные паузы между фразами.

— Ах, ты про письмо говоришь!

— Так вы его видели?

— Естественно, — обиделась управдомша. — Я же не слепая. Александр Самуилович сжимал в одной руке конверт, в другой саму бумажку.

— Куда вы их дели?

— Кого?

Я вздохнула, досчитала до десяти и выдохнула.

— Конверт и бумажку.

— На диван положила. Они мне ни к чему. Пусть родственники беспокоятся, отчего их папочку удар хватил.

— Но прочитать прочитали.

— Естественно. Я же не слепая.

— Это я уже поняла, — пробормотала я. — Ему угрожали?

— Да нет. Написали, что умрет скоро.

— А здоровья не пожелали? — фыркнула я, но тут же пожалела о сказанном, так как бабуля вспомнила о собственных болячках и собралась подробно мне о них поведать.

— Когда вы уходили, — прервала ее я, — письмо лежало на диване?

К счастью, последний вопрос она поняла с первого раза.

— Куда положила, там и лежало.

— Ни адвокат, ни слесарь его не брали?

— Кого?

— Да письмо!

— Ах, вы про письмо говорите… Нет, не брали. Они понесли Александра Самуиловича вниз, в машину «Скорой помощи». Я последней уходила, дверь за собой заперла.

— Вы мне очень помогли! Спасибо.

Я поспешила ретироваться, чувствуя себя выжатой как лимон. Но главное, я убедилась, что анонимки мне не видать — преступник проявил предусмотрительность, забрался в квартиру Гольдберга и украл улику. Письмо — не телефонный звонок. По конверту, бумаге, манере написания специалист может определить многое. Замок вскрыл без страха: после работы над ним слесаря одна лишняя царапина ни о чем не скажет.

Выйдя со двора, я удивилась спокойствию нынешнего утра. Или обо мне просто забыли, или готовится нечто грандиозное, абсолютно убийственное. Поэтому на мелочи вроде кирпичей с крыши мои враги отвлекаться не желают. Что ж, я не против, готова…

Взглянула на часы. Время есть, успею съездить в больницу к «папочке», сообщу ему о своем решении перестать называться его дочерью.

Путешествие по городу и через парк обошлось без приключений. Может, злоумышленники навели обо мне подробнейшие справки, уточнили, где я родилась и кто мои родители, исключив меня из списка жертв? Версия приятная, однако расслабляющая и потому непригодная. Лучше быть живым пессимистом, чем мертвым оптимистом.

В реанимацию кардиологического отделения удалось проникнуть без проблем. На пути не встретилось ни одной санитарки, не говоря уж про медсестер или врачей. Дверь в палату Александра Самуиловича была приоткрыта. Я зашла. Единственный пациент лежал без движений, с плотно закрытыми глазами.