В конце 1980-х годов, задолго до того, как я начала сотрудничать с ООН, я встретила американского антрополога на судебно-медицинской конференции в Австралии. Наш профессор должен был ехать на эту встречу, однако из-за проблем со здоровьем не смог. Все уже было оплачено, поэтому мне предложили поехать вместо него. Боже, конечно, я согласилась! Когда еще мне выпадет такой шанс?

На конференцию приехало всего несколько человек из Великобритании, в том числе наш старший токсиколог и пара судмедэкспертов. Мы старались держаться вместе, как стайка потерпевших крушение в море, по пути подбирая всех заблудших и беспризорных. Так в нашей компании оказалась одна женщина-антрополог. Она работала на американское правительство и жила на Гавайях. Ее роль заключалась в оказании помощи при обнаружении останков американских военнослужащих, погибших на территориях конфликта за границей. Тогда я еще не знала, что несколько лет спустя буду заниматься тем же, помогая опознавать тела в братских могилах.

1990-е годы в Глазго выдались напряженными для судебно-медицинского департамента. В 1992 году было совершено 92 убийства, это примерно по два трупа в неделю. Коллег-криминалистов я видела чаще собственной семьи. В то время о войне в Югославии я знала лишь понаслышке, как и многие из нас; мне хватало беспокойства, как бы вернуться домой и не разорваться между семьей и работой. Мне приходилось работать с убийствами, самоубийствами и несчастными случаями, куда уж там волноваться о людях, погибших за границей. Это всегда были чужие проблемы… пока не стали моими.

Профессор Уотсон ушел на пенсию, его место занял профессор Ванезис. Он работал в Лондоне и был связан с британскими вооруженными силами, оказывая судебно-медицинскую помощь в делах о солдатах, погибших за границей. Даже если солдат умирает за границей, расследование все равно должно быть проведено. В то время в ходе конфликта погибло довольно много людей, некоторые – в дорожно-транспортных происшествиях, а другие покончили жизнь самоубийством. Будто мало у нас дел в Глазго, нужно еще и услуги миру оказывать. Несколько раз я побывала в Германии, где после Второй мировой установилось широкое военное присутствие, – такие поездки давали мне больше эмоций, чем посещение мест преступлений в районе Мэрихилл.

Профессор Ванезис также был членом организации «Врачи за права человека». Я знала о ней, но полагала, что она имеет дело с живыми людьми, пострадавшими в зонах боевых действий (она действительно занималась и этим тоже). Но при покровительстве ООН они вдобавок стали участвовать в расследовании военных преступлений невероятного масштаба в Руанде и бывшей Югославии. Внезапно эти войны стали и нашим делом. Мне вспомнились разговоры, которые я вела с той женщиной-антропологом в Австралии по поводу извлечения тел американских солдат в зонах конфликта, и немедленно согласилась вступить в организацию.

Однако я не линчеватель, и не мне решать, кто прав, кто виноват: у любой истории всегда две стороны. Я могу лишь представить свои знания и объективные факты независимо от того, имею ли дело с одним телом, сотней или тысячей.

Моя первая поездка была в Тузлу, Босния, в 1996 году. Международная группа судмедэкспертов исследовала братские могилы, обнаруженные после войны. Я прилетела в Загреб, в Хорватию – страну, которая раньше была частью Югославии, – меня забрали в аэропорту и отвезли в штаб-квартиру ООН. Была всего одна проблема: я приехала, а мой багаж нет. Оформить туристическую страховку я не могла из-за характера своего путешествия. Впрочем, зная, что мне предстоит все время провести в морге и жить в скромных апартаментах, я ничего ценного с собой не брала. К тому же мне посоветовали не увозить одежду, в которой буду ходить, обратно на родину. Меня заверили, что сумка прибудет на следующий день, и мы поехали дальше по стране к Тузле. На следующий день багажа все не было, однако у ООН доставало своих дел, чтобы беспокоиться о потерянной сумке, поэтому мы решили, что все отправятся дальше на джипах, как и предполагалось, а я дождусь сумку и поеду следом на автобусе.

Мне дали инструкцию, где поймать автобус и где он меня высадит, но текст был написан на языке, которого я не знала. Я не слишком этому обрадовалась, но поднимать шум не хотела, поэтому махнула всем рукой и принялась ждать. Сумка не пришла. У меня не было другого выхода, кроме как попытаться сесть на нужный автобус на следующий день. Я понятия не имела, куда мы едем и далеко ли находимся от нужного места, только надеялась, что водитель не забудет сообщить мне, где выйти. Дорога заняла большую часть дня, и я испытала облегчение, когда наконец увидела одного из сотрудников ООН, ждущего меня на автобусной остановке в Тузле.

Судмедэксперты из Великобритании, США и Европы участвовали в миссии Международного уголовного трибунала в течение нескольких лет. Большинство из нас приезжало только на пару недель, выкроив их в счет отпуска, но в Тузле проживала группа американцев, в том числе пара патологов, довольно много антропологов и полицейских. Прибывшие судмедэксперты должны были помогать осматривать тела, найденные в братских могилах.

Работа была деликатной, к тому же местное население отнюдь не пришло в восторг от миссии ООН в этом районе страны. Люди настороженно относились к нашему участию, поэтому мы нуждались в защите в любое время: и когда работали в морге, и в поездках. Пару раз наши микроавтобус и джипы попадали в засаду, но, к счастью, обходилось без жертв.

Морг устроили в старой текстильной фабрике, сильно пострадавшей во время войны. Генератор подавал электричество, но только в холодильные камеры с телами и зону с рентгеновским оборудованием. Водопровод отсутствовал. Нашими рабочими местами были раскладные столы.

Нам установили минимальные удобства: туалет и душевую с ограниченным количеством горячей воды. Военные приносили воду с базы и наполняли резервуар. Нас проинструктировали: смывать только при необходимости, во время приема душа в конце дня включить воду, чтобы ополоснуться, закрыть кран, намылиться и очень быстро смыть пену. Мы – британцы – отлично соблюдали инструкции, а вот другие нет, поэтому я часто принимала холодный душ.

Места для приготовления еды не было, поэтому мы жили на солдатском сухом пайке. Жилищные условия тоже оставляли желать лучшего. Нас разместили в двух домиках в общих комнатах. Город сильно пострадал во время войны, и на зданиях остались шрамы. Утром горячая вода шла около часа, и мы никогда не знали, когда ее ждать. Поэтому стоило трубам загрохотать, у душевой собирались паникующие люди – хотелось в горячий душ, особенно если накануне в морге помыться не удалось. Так что никакой роскошью в этой поездке и не пахло.