– Знаю, читал материалы. Ты деталей не помнишь? Там вроде не все так однозначно с обвиняемым было, то ли он, то ли не он…

Смартфон Сергея дернулся и звякнул мелодией нового сообщения. На экране блокировки высветилось: «Макс». Норвежский разблокировал телефон и прочитал сообщение от друга. Максим писал, что есть информация и сегодня можно встретиться для ее обсуждения. Сергей переложил трубку рабочего телефона к левому уху и набрал ответ: «Приезжай сейчас в управу, пропуск закажу».

– Плохо помню уже. Но были там какие-то непонятки, сначала эти детки говорили, что девчонка все замутила и управляла она, – продолжал Григорий. – Потом, когда ее хахаль на себя стал все грузить, и они показания поменяли. А нам еще и лучше, чем с малолетками связываться. Я все оформил и в суд передал. Дальше не моя забота, дел куча. Помню, что срок смешной, но «таков закон».

– Два года поселения, – сказал Сергей.

– Да! Точно! Охренеть, конечно. Сейчас в таких делах строже наказывают.

– Сам что думаешь? Кто главным был в той компании?

– Хрен его знает, да и не помню уже. Но девочка была ушлая и хитрая, строила из себя овечку, хотя не так проста и наивна. Запросто могла и она быть идейным вдохновителем и исполнителем задуманного.

– Ясно, выздоравливай. Спасибо.

– Ага. А тебе зачем? Столько лет прошло, – спросил Гаврилов.

– Да так, собираю информацию по новому делу. Счастливо.

– Пока.

Сергей закончил разговор и тут же начал новый, с проходной УВД, чтобы заказать пропуск для Максима.

16

Альбина морщилась. Запах готовящейся еды раздражал ее. Вторую неделю в здании, где располагалась редакция «Северного берега», не могли починить вентиляцию. Из-за этого ароматы пищи, которую готовили в своей коморке вахтеры, распространялись по всем этажам. Воняло жутко. Какие-то кислые супы, тушеная капуста, жареная ким-ча с копченой колбасой – все это уничтожало тонкое обоняние главреда, и сделать она ничего не могла. Здание было частным, вентиляция и вахтеры находились под юрисдикцией хозяина помещений. И если с ремонтом вентиляцией он мог решить вопрос и по собственным уверениям усиленно этим занимался, то слежка за питанием обслуживающего персонала в его планы явно не входила.

Редакция занимала два этажа здания, построенного в перестроечное время. Государственное строение в успешные для некоторых людей девяностые годы путем приватизации оказалось в частных руках, и бывшую типографию быстро превратили в простенький бизнес-центр.

Альбина проводила здесь немалую часть своей жизни. Ей все нравилось. В работе она подпитывалась эмоциями людей, их реакциями на события. Она получала удовольствие от власти над сотрудниками и умами читателей. И пусть завистники судачили о «мании величия» и сумасбродности Альбины, у нее для них всегда был заготовлен один ответ – завидуйте молча.

Когда она утром встала с постели, то еще раз перечитала пугающее послание. Сейчас она не была уже так уверена в том, что это стоит выкладывать у себя на канале. Вдруг провокация от либерастов или их же розыгрыш. С них станется, а она дурой будет выглядеть. А если нет. Это же – бомба! Федералы зацепятся, эфир на центральных каналах обеспечен. Альбина смотрела в окно на покрытые белым сопки и покусывала ноготь в идеальном маникюре. Детская вредная привычка возвращалась в моменты напряженных раздумий. Опасность есть, но если это письмо настоящего психа, то рискнуть стоит, в крайнем случае можно будет сделать вид, что она так и задумывала изначально. Якобы знала, что провокация, и специально подставилась, чтобы потом вывести оппонентов на чистую воду.

Альбина встала со стула и прошлась по кабинету. Стены офиса были увешаны рамками с благодарственными письмами и совместными фото с узнаваемыми и очень узнаваемыми людьми. Свет люминесцентных ламп отражался в стеклянной столешнице большого переговорного стола. Она всегда включала освещение в кабинете, не экономила на электричестве, дома у нее тоже по вечерам свет горел во всех комнатах, и перед сном «умный дом» выключал разом все. Альбина не любила темноту. Как говорят психотерапевты: «Все идет из детства», а детство у нее было нелегким. Отношения со сверстниками не складывались, родителям особого дела не было до того, как и чем живет дочь, агрессия в ответ на агрессию, ссоры, буллинг и ночные рыдания за закрытой дверью детской спальни. Поэтому детство в памяти Альбины было укрыто черным тюлем, и в своей настоящей жизни она любила свет и старалась чтобы на душе и в пространстве, которое ее окружает, всегда было светло. Она стояла у большого панорамного окна, смотрела на пар, поднимающийся из градирен ТЭЦ: белые клубы на фоне белых сопок поднимались в небо и сливались с белыми кучевыми облаками. Электронная сигарета в ее руке слабо завибрировала, давая понять, что пора заканчивать сеанс отравления организма продуктами горения табака. Альбина выкинула уже бесполезный стик в урну и вернулась к своему столу, на экране монитора был открыт ее мессендж-канал и заранее подготовленный текст нового сообщения был забит в форму для отправки. Рука легла на беспроводную мышь, и еле слышный клик левой клавиши обновил изображение на экране. Губы Альбины растянулись в улыбке, она предвкушала, какой ажиотаж начнется через несколько минут в информационной сфере Берегового и всей области.

* * *

Максим сидел в кабинете Сергея, он крупными глотками пил, принесенную с собой французскую минералку. Полчаса назад он получил временный пропуск на проходной УВД и сейчас заканчивал рассказывать другу информацию об отпрыске семьи Туронян.

– Там вся семья одинаковая, – говорил Макс. – Про отца, думаю, ты и так знаешь достаточно. Сынок – такой же упырь, только молодой еще, а поэтому глупый и непуганый. Матушка от них тоже недалеко, в рассказах о ней самое приличное и в то же время самое часто произносимое слово – хамка.

– Про пацана что говорят?

– Отморозок. Наглый, без страха, злопамятный. Когда серьезное что-то, то за него впрягаются быки из папиной охранной конторы. Контора, как ты сам понимаешь, существует для официального рэкета и легальных стволов.

– Это и ребенку понятно. Про конфликт Эдика и Зины сплетни есть?

– Нет. У него столько подобных ситуаций случается, что если бы не папина спина, то до семнадцати лет Эдик бы точно не дожил. Он не выбирает, с кем кусаться, я же говорю, страха нет вообще.

– Под его отцом весь город. Правда, сам «Влад» всю жизнь под ребятами «с пирожковой», поэтому жив и на свободе до сих пор, но это уже из другой оперы ария.

– Но одна девчонка с гоу-гоу «Григорьева» говорит, что Эдик