Тимур правильно выбрал момент: ожидать приказ на атаку рано — кони успеют к моменту сшибки устать, сбить дыхание. Ведь вперед пошла не только легкая конница узбеков, но и тяжеловооруженный кул мирзы Сулейманшаха. А весил такой всадник в сплошных доспехах довольно много. Если опоздать с приказом. Встречная лава всей массой, умноженной на скорость, просто сомнет, затопчет. Дух перехватывало у всех, кто видел, как навстречу друг другу и смерти мчатся две громадные армии.

С каждой стороны в атаке участвовало не меньше ста тысяч воинов. Земля дрожала. Потом видимость ухудшилась из-за поднятой пыли, и столкновения не было видно, но зато его услышали все. Это был удар, звук от которого был подобен камнепаду, грому. Ржание и визг раненых коней, треск столкнувшихся щитов, звон железа, отчаянные крики раненых и умирающих, азартные крики живых. «Сурен!» — кричали гулямы, «Сурун!» — ордынцы.

Тимур с напряжением вглядывался в даль. Пыль понемногу оседала, и сквозь нее, как сквозь туман, стали понемногу видны сначала задние, а потом и передние ряды воинов. Передние ряды с обеих сторон были просто смяты страшным ударом, а сзади напирали другие. И даже раненые, еще могущие остаться в живых, падали под копыта лошадей и погибали.

Боевые кони тоже дрались, вставали на дыбы, били друг друга вскинутыми копытами, кусали вражеским лошадям морды и шеи, а если попадался всадник — то и его. И погибали — так же как и воины.

Главный, самый мощный удар ордынцев пришелся на левый фланг армии Тимура. Схватка там кипела отчаянная, битва, как молох, перемалывала все новые ряды воинов.

Через какое-то время понесшие большие потери воины мирзы Омар-шейха, завязшие поначалу в схватке и стоявшие на месте, стали понемногу пятиться.

Тимур насторожился. Еще немного — и ордынцы, потеснив Омар-шейха, могут ударить в левый фланг кула Мухаммеда Султана. Это грозило расстройством боевого порядка, и Тимур распорядился двинуть в контратаку, на помощь воинам Омар-шейха и Бердибека двадцать семь отборных кошунов — часть резерва. Командовали ими Кунче-оглан и Тимур-Кутлуг. Свежие кошуны с ходу ввязались в битву. Звон стали, крики…

Ордынский напор ослабел, а затем и вовсе остановился. На линии соприкосновения обе армии ожесточенно рубили друг друга, и силы таяли, как мартовский снег под лучами весеннего солнца.

Эмир заскрипел зубами, видя, как гибнут его лучшие, отборные кошуны — ведь в резерве были самые опытные, проверенные в боях воины.

Эмир обернулся.

— Гонца ко мне!

Тут же рядом с ним появился гонец на коне.

— Скачи к Кунче-оглану, пусть его воины спешиваются и укрываются за повозками. Стрел не беречь! А Тимур-Кутлуг пусть пока сдерживает врага, как только может.

Гонец повторил приказание — верно ли он все понял — и тут же умчался в самую гущу боя. Как уж он ухитрился найти в боевой суматохе Кунче-оглана, совершенно непонятно, но приказ дошел по назначению. Потому как во второй и третьей линиях воины стали спрыгивать с седел; часть из них поскакала к обозам, а затем начала руками толкать арбы на высоких колесах к месту боя. Воины кушуна расступились, пропуская повозки.

Гулямы сняли с плеча луки и, укрываясь за деревянными бортами повозок, стали стрелять во врага. На такой короткой дистанции даже кольчуга не могла защитить от стрелы с бронебойным наконечником.

Наконечник для поражения пехоты был плоским, а для противника, укрытого броней, — четырехгранным, узким. У ордынцев защита была именно такой — редко у кого были трофейные кирасы, закрывающие грудную клетку полностью. Но и у них оставалось слабое, неприкрытое место — шея. Туда их и поражали гулямы Тимура.

Татары дрогнули — больно велики потери. Казалось, еще небольшой натиск — и враг побежит. Но Тимур со своего холма видел, как к слабому месту обороны ордынцев уже мчится отряд конницы в две-три тысячи сабель. Вскипела кровь у эмира. Он похлопал по шее своего застоявшегося коня по кличке Гнедой Парень и протянул в сторону руку:

— Копье мне и щит!

Он решил сам поучаствовать в бою. Какой же он полководец, если отправляет людей на смерть, а сам отсиживается за их спинами? Да и хотелось врубиться в самую гущу схватки, ощутить запах крови, услышать бешеный стук своего сердца.

Телохранитель подал ему копье и щит — круглый, окантованный по краю железом с медным умбоном.

Эмир взял в левую руку щит, в правую — копье. Это оружие он любил. Мощное, пробивающее любые доспехи — даже железные зерцала поверх кольчуги. И, что немаловажно, его удобно было удерживать искалеченной правой рукой — на последней не хватало двух пальцев.

Готовясь следовать за Тимуром и защищать его до последней капли крови, телохранители сбились в плотную массу, достали копья из упоров; они не имели права оставлять эмира в любой ситуации, тем более — в бою. Где эмир, там должны быть и они. Выучка у них отменная, постоянные упражнения с оружием, частые бои с реальным противником позволяли все время держаться в хорошей форме. Снабжали их лучше, чем рядовых гулямов, жалованье было выше, но и спрос больше.

Эмир тронул коня, и Гнедой Парень рванулся вперед. За ним, тяжело набирая ход, ринулся отряд телохранителей.

Тимур выбрал место, где ордынцы теснили гулямов, и с ходу врезался в сечу. Он избрал цель, подправил копье. Удар! Копье пробило щит ордынца и его самого, а древко сломалось посредине.

Удар был столь силен, что Тимур едва удержался в седле. Рядом уже работали саблями телохранители. Татары пытались отбиваться, но три тысячи телохранителей — большая сила. Они начали теснить татар.

Эмир после потери копья выхватил из ножен хорезмскую саблю. Отличная работа! Лезвие дымчатого дамаска, на навершии рукояти оправлен крупный изумруд — под стать украшенным драгоценными камнями ножнам. Баланс сабли великолепный, а лезвие рубит некачественное татарское железо, и на нем даже не остается зарубок.

Тимур взмахнул саблей, достав ее кончиком лицо ордынца справа, ловко успел прикрыться щитом от сабельного удара слева и тут же кольнул под щит, с удовлетворением услышав вскрик раненого воина. Слева и справа телохранители пытались пробиться вперед, чтобы прикрыть собой эмира от боковых ударов.

Но и татары увидели бунчук эмира, что держал знаменосец. Где эмир, там его личный штандарт. Впрочем, и без бунчука это было ясно — по блестящему одеянию, золоченому шлему, украшенным ножнам. Так могли одеваться на бой и огланы — царевичи, но усомниться в этом не давали телохранители. Только у них крупы коней были покрыты шкурами леопардов и ягуаров.

К месту, где сражался Тимур, подтягивались ордынцы, желая поразить эмира или пленить его. Ведь после поражения полководца войска, потеряв руководителя, оказывались дезорганизованы, бой разделялся на отдельные схватки отрядов, и в итоге — поражение. Потому татары и рвались к эмиру, мешая друг другу. Каждый из них, нанеся ранение или убив в бою Тимура, прослывет великим воином — багатуром, о ком будут слагать легенды и целые эпосы.