Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты так считаешь? — спросила мама.
Я поняла по ее лицу, что это один из тех моментов, когда она спрашивает себя, зачем время от времени встречается с этим мужчиной.
— Для Коулфилда — да, — ответил Хобарт.
Тут я обернулась и увидела, что в дверях стоит Зеки. Я понятия не имела, как долго он там стоит, однако, судя по выражению его лица, слова Хобарта про тревожащий набор образов он слышал.
— Зеки, — сказала я тихо, словно самой себе, однако мама тоже его заметила.
— Привет, — произнес Зеки. — А что… э-э… происходит?
— В Коулфилде объявился какой-то жуткий наркоманский культ, — ответил ему Эндрю.
— Сексуальный культ, — добавил Чарли.
— Сатанинский сексуальный наркоманский культ, — уточнил Брайан.
— В Коулфилде? — спросил Зеки.
— Зеки, — сказала мама, — ничего подобного здесь нет. Не бойся.
— Ну, я не то чтобы боюсь. Просто… впервые слышу об этом. Вы же знаете, я здесь недавно. Приехал только на лето и не очень-то в курсе местных событий.
Я поняла, что, если Зеки пробудет в одном с Хобартом помещении больше пяти минут, он предъявит сотни экземпляров нашего постера, начнет доставать их, словно заправский фокусник, из карманов своих джинсовых шорт, во всем признаваться, убеждать самого себя, что он и есть главарь банды последователей сатанинского сексуального наркоманского культа. Я знала уже, что он парень нервный и тревожный. Я и сама такой была, но у меня, на мой взгляд, имелось преимущество в виде более продолжительного опыта несчастья, когда тебя разочаровывают люди, которые тебя якобы любят, поэтому я чуть более со всяким таким обвыклась. И больше не чувствовала вины за то, что во мне есть нечто жуткое. Я была беглянкой и оказаться пойманной пока что не собиралась.
Войдя в свою комнату и закрыв за нами дверь, я изучающе посмотрела на Зеки: мне кажется или он немного не в себе?
— Ты в порядке? — спросила я его.
У Зеки был отсутствующий взгляд, как будто он прокручивал в голове различные сценарии своей будущей жизни.
— Да, то есть разумеется, — ответил он наконец. — Мне… мне просто не нравится, что в этом замешана полиция.
— Я понимаю, что ты из Мемфиса, но это Коулфилд, и местные копы — идиоты. Они думают, что три каких-то «металлиста» схватили Солнечного Билли Кёртиса с его подружкой и заставили употреблять наркоту.
— Это я понимаю. Но от этого ситуация только хуже. Это и страшно, что они настолько тупые, что способны из этого раздуть историю.
— Мы и хотели, чтобы из этого получилась история, разве не так?
— Но не такая история, которая закончится тем, что мы с тобой окажемся в тюрьме, — возразил Зеки. — Я хотел, чтобы это было похоже на историю, в которой кто-нибудь через несколько лет наклеит наш постер на деку скейтборда.
— Согласна, это было бы лучше. Это больше похоже на то, чего я тоже хотела. Но сделали постер мы, верно? Мы. Так что мы по-прежнему можем управлять процессом.
— Не думаю, что искусство именно так работает, — произнес Зеки неуверенно, что привело меня в замешательство. Дело в том, что Зеки хоть и немного психованный, но всегда казался весьма уверенным в собственной оценке своих представлений о мире.
— Ладно, давай передохнем денек-другой. Посмотрим, что дальше произойдет, — предложила я.
— Денек?! — чуть ли не заорал Зеки.
— Или два, я же сказала, денек-другой.
— А дальше что?
— Продолжим развешивать постеры, — ответила я, типа, ясен пень, именно этим мы и займемся.
— Не хочу я сесть из-за долбаного постера, — сказал Зеки, которого начала бить мелкая дрожь.
Меня немного покоробило то, как он высказался о нашем постере. Я знаю, что из нас двоих я была более сумасшедшей, более надломленной, но в то лето мои слова и его рисунки, столь щедро политые нашей кровью, были для меня самым важным на свете. Я бы в тюрьму пошла из-за постера. Думаю, я бы убила того, кто попытался бы помешать мне его расклеивать. Потому что, если перестать это делать, — что потом? Зеки уедет. Я никогда его больше не увижу. Снова буду ходить в школу, незаметная и грустная. Отец никогда не вернется. Братья разъедутся. Мама выйдет за Хобарта. Это все не так уж плохо, я знаю. Это жизнь. Но прямо тогда мне не нужна была «жизнь». Мне нужны были это лето и постер. Мне нужны были окраина, лачуги, золотоискатели. Я это высказала. Заявила, что мы — беглецы. Я не шутила, хотя и не знала, что это значит. И вот, возможно, мы стали беглецами. Я хотела, чтобы Зеки это понял. Руки, простертые над детьми, никогда их не коснутся, не дотянутся до них. Как он мог этого не видеть?
Я наклонилась к нему и сунула руку в его рюкзак. Достала оттуда блокнот с его странными рисуночками.
— Что ты… — начал было он, но я лишь покачала головой. Зеки сделал безуспешную попытку отнять блокнот, однако я положила его на свой письменный стол. Затем извлекла из ящика свой роман. Хлопнула им о постель (тоже довольно безуспешная попытка — не на такой звук я рассчитывала).
— Это мой роман, — сказала я.
— Я знаю, — ответил Зеки.
— Прочти его. Я разрешаю тебе его прочесть.
— Окей. Нужны ли тебе от меня какие-нибудь советы?
— Мне не нужно ни советов, ни комментариев. Просто прочти его. А я хочу взглянуть на твои рисунки.
— Большинство из них ты уже видела. И о своей книге ты мне уже много чего рассказывала.
— Мы посвятим этому примерно час, а потом решим, что делать дальше.
Я легла на кровать. Зеки примостился рядом. Я принялась разглядывать рисунок с пейзажем, поделенным на секции наподобие муравьиной фермы; на нем, в одном из подземных туннелей, горел огонь.
— Мне нравится, — сказала я. — Это новое.
— Спасибо. Первая строчка очень хорошая, — сказал в ответ Зеки.
— Спасибо.
И так мы лежали, вбирая в себя то, что было важно другому. Потом я спросила:
— Зеки, ведь все хорошо?
— Все хорошо, я тебе верю, — ответил он. И через секунду прибавил: — Пожалуйста, не произноси те слова. Только не сейчас. Я их знаю. Я думаю о них постоянно. Не надо их произносить.
— Хорошо, — сказала я. Тот час в моей комнате, когда мы почти касались друг друга и наше совместное творение стало собираться воедино и раскрываться миру, был, возможно, самым счастливым часом в моей жизни.
На следующий день «Коулфилдские ведомости» вышли с заголовком на первой полосе: «В КОУЛФИЛД ПРИХОДИТ ЗЛО». Мама накричала на