вон он висит, — Зеки ткнул пальцем на аппарат для размена денег, вмонтированный в кирпичную стену перед автомойкой самообслуживания.

— Хорошо, давай еще один повесим. Не вопрос. Или в каком-нибудь другом месте.

Зеки схватил карту и поднес ее к моим глазам.

— А ведь мы здесь постеров не вешали.

— Да нет, вешали, — возразила я.

— Не вешали, — ответил Зеки, ткнув пальцем в оставшийся неотмеченным участок на карте.

— Может, я одна его повесила? — предположила я.

— Ты так думаешь? — Голос Зеки немного дрогнул.

— Не знаю. Не помню. Может, это было во сне?

— Фрэнки, я серьезно. Вешала ты здесь постер или нет? — спросил Зеки.

— По-моему, нет, — ответила я.

Мы вылезли из машины и подошли к аппарату для размена денег. «Окраина — это лачуги…» Ручищи. Пятнышки крови. Это был наш постер. Я внимательно его разглядела. Это был и наш постер, и не наш. Отодрала лист от аппарата и сразу же заметила, что бумага гораздо лучше той, паршивой, купленной со скидкой, которой мы пользовались в гараже. Лучше и дороже. Немного тяжелее и плотнее. Белоснежная, ничего общего с желтоватым оттенком наших копий. Мы вернулись в машину и сравнили лист с копией, отобранной мною у Зеки.

— Короче, это не наш… — констатировала я наконец.

— Тогда чей? — спросил Зеки.

— Не знаю. Возможно, кто-то взял наш постер и наделал с него копий.

— Копий?

— Возможно, Зеки! Ну откуда мне знать?

Зеки размышлял над этим примерно секунду. И хотя мысль, что кто-то другой может получить признание за рисунки, его тревожила, другая мысль, что не мы, а кто-то другой угодит на электрический стул за их распространение, на время успокоила его страхи.

— Получается, его у нас украли? — в конце концов задал он вопрос.

— Я не знаю, как это бывает, — призналась я. — Будет ли снятие копий с чужого постера воровством? Мы наделали копий. Нам принадлежит оригинал. Мы его изготовили. А кто-то другой как бы его распространяет.

— Но зачем? — опять задал вопрос Зеки.

— Потому что он офигенный, — напомнила я ему. — Мы его сделали, и людям он нравится, по крайней мере, кому-то он нравится. Поэтому они помогают другим людям его увидеть.

— Я как-то об этом не подумал, — ответил Зеки.

— Все в порядке, Зеки, — сказала я. — Ничего с нами не случится. Во всяком случае, ничего плохого.

Зеки взял наш экземпляр постера (из которого он делал оригами), разгладил и полез в рюкзак за клейкой лентой. Затем по собственной инициативе вернулся к аппарату для размена денег и присобачил постер к аппарату. Взглянул на меня (я наблюдала за его действиями из машины) и поднял вверх большой палец. Потом мы снова принялись колесить по Коулфилду и вернулись домой не раньше, чем опустошили рюкзак.

А несколько дней спустя разродился статьей раздел местных новостей газеты «Теннессиец». Заголовок гласил: «Зловещий стрит-арт досаждает маленькому городку». Статья подтверждала опасения, что данный артефакт каким-то образом связан с неизвестным до сей поры культом. Было ли это местной разновидностью какого-то общенационального культа или, так сказать, доморощенным детищем, репортер с уверенностью сказать не мог. Адвокат Билли и Брук (по совместительству — дядя Брук, занимавшийся исключительно исками о причинении вреда здоровью и рекламировавший свои услуги на радио с помощью слогана «Если с вами поступили неправильно, я это исправлю») официально заявил, что два уважаемых молодых человека в настоящее время не уверены в точности сведений, представленных ими в их первоначальном заявлении, возможно, из-за неосознанного приема внутрь психоделических наркотических средств. Тем не менее они продолжали утверждать, что три человека, называвших себя беглецами (или «Беглецами»), их похитили. В статье приведены слова проповедника методистской церкви, сказавшего, что в Библии короля Иакова[16] имеется лишь несколько упоминаний о беглецах (и близких по смыслу слов) и что «ни одно из них нельзя назвать особо приятным». Репортер помимо прочего сообщил, что местная полиция отмечает всплеск звонков от обеспокоенных горожан, видевших черный фургон или загадочные фигуры в черном, однако дальнейшие проверки ни к чему не привели. Профессор искусств в Колледже Уоткинса считает, что на постере «видны отсветы уличных граффити, популярных в таких крупных городах, как Нью-Йорк и Филадельфия», и что его создателям, вероятно, в какой-то степени известно о таких культурно значимых художниках, как Жан-Мишель Баския и Кит Харинг[17]. Когда профессора спросили, нет ли в постере признаков оккультизма, он ответил: «Несомненно, он в нем тоже присутствует».

Я понятия не имела, кто такой Баския. Кое-что из работ Кита Харинга встречала в каком-то журнале, но мне не показалось, что мы с Зеки сделали что-то хотя бы отдаленно напоминающее причудливые танцующие фигурки с большими головами. Меня эта параллель немного разозлила. Вроде бы мелочь, но мне все же хотелось знать, считает ли профессор хорошим сам постер.

В заключительном абзаце репортер процитировал Тедди Кауэна, окружного шерифа: «Сейчас не время паниковать, однако в игру вступили темные силы, и я сделаю все, что в моей власти как поборника законности, чтобы искоренить их и услать настолько далеко от Коулфилда, насколько это в человеческих возможностях».

И хотя я была в доме одна, так как все семейство находилось на работе, я живо представила себе Зеки. Как он стоит на крыльце с экземпляром этой газеты в руке и ждет, когда я скажу ему, что всё в порядке и нам ничего не угрожает. Я скажу это в тот момент, как открою дверь и увижу его, его странный рот и большие глаза. Так вот, я сразу же скажу ему, что это была хорошая затея. Мы сделали что-то хорошее. Скажу, что мы неуязвимы и ничего плохого ни с одним из нас никогда не случится. И еще скажу: единственное, что мы можем сделать, поскольку у нас попросту нет другого выбора, это развесить побольше постеров. Единственный способ уберечь себя от опасности, скажу я Зеки, это наделать побольше копий.

Глава девятая

На город накатила жара, и я все время потела, как собственно от жары, так и от страха, потому что ситуация стремительно выходила из-под контроля. Я пыталась сообразить, как предотвратить полный коллапс, удержать то, что я создала, однако эта задача становилась все сложнее и сложнее. Я постоянно была красной как рак, у меня все чесалось, рубашки были мокрыми от пота. К языку как будто подключили электрический провод. Все время болел живот, и в качестве болеутоляющего я поедала печенье «Поп-тартс» и кукурузные палочки «Читос», отчего он болел еще сильнее. Я сочинила за неделю пятьдесят страниц романа — не могла остановиться. Мне нужна была