изложил ее ad hoc интуитивно, что можно объяснить его пристальным интересом к профессиональному спорту и явным пренебрежением к стихийным формам состязательности. Он создал достаточно наивную деконструкцию, в которой рассматривал «спорт как подкатегорию состязаний, которые являлись подкатегорией забав, а те — подкатегорией игры» [Гуттман 2016: 284]. Именно так — в обратном порядке он изложил культурогенез спорта от традиционных игр и состязаний (забав), чтобы только обозначить (но даже не попытаться объяснить) их текущую конфигурацию.

Между тем, в обновленной конфигурации традиционных игр и состязаний появилась тенденция к их тотальной десакрализации, поскольку раньше они всегда были частью обрядов, проводившихся в канонах верований или религиозных праздников, а сейчас их используют для развлечения публики с единственной целью — заставить подвигаться между обязательными поеданиями фастфуда во время массовых мероприятий. Первым обратил внимание на такое изменение габитуса традиционных игр и состязаний французский социолог П. Бурдье (1930–2002). В одной из своих лекций он обратил внимание студентов на изменение практики состязательности и привел пример с потерей изначальных смыслов, сравнив с тем, как «Вивальди после двадцатилетнего перерыва обрел полностью противоположное социальное звучание, пройдя путь от “нового открытия” его музыковедами до статуса музыкального фона, звучащего в универсамах Monoprix» [Бурдье 1994].

Однако окончательного выхолащивания мифо-ритуального контекста традиционных игр и состязаний пока не произошло, несмотря на длительный дрейф спорта в культуру повседневности за редким исключением ренессанса праздничной культуры на олимпийских играх или футбольных мундиалях. Как и в случае с йогой, произошла инверсия культурного статуса в процессе спортизации традиционных игр и состязаний в странах Третьего мира. Х. Айхберг (1942–2017) отмечает, что «проникновение спорта в страны Третьего мира оказало обратное влияние на Запад, который захлестнула волна интервенции спортизированных традиционных состязаний, за счет наличия культурного колорита в одежде и транскрибированной лексике команд легко снискали популярность у публики дзюдо, йога, капуэйра, тхэквондо, ушу и другие этнически стилизованные виды спорта» [Eichberg 2012].

Результаты неизбежной спортизации традиционных игр и состязаний были проанализированы нами и изложены в теории этноспорта, и там же предложена методика сохранения механизмов культурного наследования аутентичных форм физической активности [Кыласов 2012]. Определенная сложность возникает в постоянном уточнении базового понятия «культурное наследие», в трактовке которого мы используем подходы в определении наших коллег И.И. Горловой и А.Л. Зорина в их совместной статье «О трактовке понятия "культурное наследие" в современной гуманитаристике: теоретико-методологические подходы» [Горлова, Зорин 2020].

Подводя итог нашему исследованию современной игровой культуры, воплотившейся практически во всех сферах человеческой деятельности (включая научную), мы констатируем, что она эксплицитно позиционируется в качестве одной из универсалий бытия. Культурфилософский подход в изучении игры позволил нам рассмотреть ее в качестве культурной универсалии механизмов культурного наследования. Ключевой особенностью современной игровой культуры стал спорт, оказавший глубокое реверсивное воздействие на общество. Трансляция спортизации как новой культурной формы на самые разные сферы человеческой деятельности привела к тому, что сейчас любые конкурсы содержат правила и нормы, принятые в спорте, что позволяет сделать вывод о том, что наивысшей формой современной игровой культуры стал спорт.

Предвестники игровой культуры

Как бы это парадоксально ни звучало, но игры появились значительно раньше, чем человек. Удивительным образом это утверждение не противоречит двум основным и, заметим, взаимоисключающим взглядам на происхождение жизни. Креационисты полагают, что мир появился в результате божественного творения — изначальной Игры разумного замысла в создании бесконечного множества воплощений всего живого и неживого во Вселенной. Эволюционисты с увлечением констатируют Игру в процессе возникновения и развития молекул в генобиозе или голобиозе, и последующем естественном отборе наиболее жизнеспособных особей.

Дабы избежать излишней множественности в бесконечном обзоре всевозможных упоминаний игр в научных трактатах, мы сосредоточились лишь на тех из них, где в качестве объектов исследований предстают, собственно, традиционные игры, формирующие гештальт физической культуры именно в таком виде, как мы его понимаем сегодня в контексте тезауруса наук о спорте.

Итак, начнем с простейших форм игры, появляющейся в самом начале нашей жизни, когда мать играет с ребенком. Первые обиды детей возникают от того, что они сталкиваются с изменением (нарушением) правил, и самое страшное проклятие из уст ребенка «я с тобой не играю». Наиболее релевантным для нас в этом отношении исследованием «игры как особого инструмента социальной адаптации и социального воздействия, внутригруппового и межгруппового взаимодействия» в традиционной культуре стала работа этнографов И.А. Морозова (1955–2020) и И.С. Слепцовой «Круг игры. Праздник и игра в жизни северорусского крестьянина XIX–XX вв.» [Морозов, Слепцова 2004]. Авторы представили «значение и роль игры в процессе взросления и социализации в традиционном обществе», представив игры как важнейший «механизм социальной адаптации личности». Они отмечают, что в «традиционном обществе эти механизмы связаны с организованными замкнутыми циклами («кругами игры») как в пределах одной личности (где циклом выступает жизнь конкретного индивида — «внутренний круг»), так и в пределах всего социума (календарно-обрядовые циклы и существование поколений — «внешний круг»)» [Морозов, Слепцова 2004: 10].

Как было обозначено выше, наибольший интерес для нас представляют подвижные игры, в отношении которых принято считать, что их сегодняшние репрезентации почти не изменились, сохранив изначальные характеристики и этнический колорит. Обращение историков спорта к этим подвижным играм служит доказательством «древности» видов спорта, хотя они имеют весьма опосредованное отношение к спорту. Такая практика сложилась после общеизвестных сентенций П. Кубертена о «возрождении античных Олимпиад», программа которых, между тем, совершенно не совпадала тогда и, разумеется, не совпадает сейчас с современными олимпийскими играми. Тем не менее, следуя вдохновляющему примеру П. Кубертена, представители всех видов спорта бросились наперегонки выискивать античные истоки, дабы приписать «благородное происхождение в античности» (по П. Кубертену) своим соревнованиям. Делалось этого с единственной целью — создания привлекательного образа своего вида спорта, обеспечивающего преимущества в продвижении на рынке зрелищ и привлечении потенциальных спортсменов.

Здесь необходимо сделать еще одно важное уточнение. Все дело в том, что многочисленные виды спорта представляют собой продукт современной игровой культуры, они появились совсем недавно в результате коллективных соглашений членов спортивных федераций о правилах соревнований, их происхождение связано с именами конкретных людей, среди которых: Джеймс Нейсмит (1861–1939) — автор баскетбола; Джеймс Фигг (1684–1734) — автор бокса; Дзигоро Кано (1860–1938) — автор дзюдо; Евгений Сандов (1867–1925) — автор бодибилдинга; Уильям Уилсон (1844–1912) — автор водного поло; Уильям Морган (1870–1942) — автор волейбола; Олаф Рай (1791–1849) — автор прыжков на лыжах с трамплина; Уолтон Уингфилд (1833–1912) — автор тенниса; Эмиль Жак-Далькроз (1865–1950) — автор художественной гимнастики.

Но справедливости ради надо признать, что некоторые виды спорта все же происходят от традиционных игр и состязаний. Например, французский педагог П. Парлеба так рассуждает о происхождении регби: «Якобы в 1823 г. на футбольном матче в городе