Машину Лера вела легко, с ветерком. Брызги из невысохших луж то и дело смахивали дворники. Он, сам хмелевший от быстрой езды, попросил сбавить скорость. Лера только рассмеялась в ответ, и стрелка предательски поползла на сто двадцать км в час.

Женщина на дороге появилась в один миг. Из ниоткуда. Он мгновенно протрезвел и навалился на Леру, пытаясь увернуться от столкновения, и резко нажал на тормоза. Машина закрутилась на мокром асфальте. Последнее, что он запомнил, – скользящий удар о бампер. Все остальное было как во сне.

Часы, стоящие на прикроватном столике, наполнили палату старинной церковной музыкой вестминстерского перезвона. Значит, минут через десять нянечка принесет ужин, покормит, потом уборка палаты. Роман ощутил, как заныли спина и все суставы. Он подтянулся на локтях вверх. Немного стало легче. Он отвык от любых ощущений, и вдруг почти умершее тело дало о себе знать.

Потом в палату заглянет дежурный врач. Роман знал расписание наизусть. И только после всей этой катавасии он останется один. Боль переместилась в колени.

О чем еще спрашивала доктор? Ах да! О работе. Любил ли он свою работу? Работа как работа. Зачем он сказал неправду? Работу он любил. Никогда не уставал и не раздражался. Значит – повезло. Роман улыбнулся. Кожа натянулась, в уголках рта засаднило. Непослушными руками он потер лицо.

«К чему вы стремились, – спросила напоследок Александра. – К славе?»

Он ничего не ответил. К славе он никогда не стремился. Он только презирал неудачников, которых легко бросают матери. Только говорить об этом даже смешно.

Козакова подвел. Дело выеденного яйца не стоило. Подумаешь, городская администрация подала в суд за неуплату налогов. Кого теперь этим удивишь? Налоги Козаков платил исправно – собирался баллотироваться в губернаторы. Оттого и платил. Чтобы конкуренты не зацепили. Он бы однозначно выиграл тот судебный процесс по защите чести и деловой репутации своего подзащитного. Но не случилось…

Женщина лежала в нескольких метрах от машины. Волосы скомканы, изо рта струилась кровь. Роман присел, склонившись над ней. В голове образовалась звенящая пустота. Сердце переместилось в виски. Рядом суетилась Лера, оглядываясь по сторонам. Дрожащей рукой он пытался нащупать у женщины пульс. Пальцы дрожали. Кровь пульсировала в его собственных тоненьких сосудах, и ему казалось, что это еле бьется сердце потерпевшей.

– Быстро вызывай «Скорую», полицию! Она дышит!

– Ты что, сошел с ума, какая «Скорая»! Женщина мертва! Ты хочешь за решетку?! Ты пьяный! – Лера волочила за собой упирающегося Романа. – Давай быстрее, пока нет никого!

Остальное он помнил и того хуже. Лера втолкнула его в квартиру, помогла кое-как раздеться, вызвала себе такси и уехала.

На следующий день Роман не отходил от телевизора – ждал сообщения о ДТП. По телевизору показывали всякую чушь. О трагедии не было ни слова. Может, все только спьяну приснилось?

На встречу с Козаковым он не поехал. Дело передал помощнику, но тот пустяковый процесс проиграл. Козаков позвонил Лагунову сразу, как вышел из зала судебного заседания. Его возмущению не было границ. Он все допытывался, где Лагунов взял такого тупицу, только Роману все уже было неинтересно. И не дослушав Козакова до конца, он отключил телефон. Возможно, с того момента его и перестала интересовать жизнь. Кому нужны неудачники?

* * *

Дворники мерно выполняли свою работу. Прокрутившись с полчаса между домами и не найдя места для парковки, Саша приткнула машину на стоянке.

Найти двадцать шестой дом оказалось не так и просто. Новостройки, втиснувшись между старыми домами, нарушили нумерацию. Логично предположить, что после двадцать четвертого дома будет двадцать шестой. Но не тут-то было. Подойдя поближе, она увидела совсем не к месту двадцать восьмой дом. Как «Скорая» разбирается с адресами, просто в голове не укладывается. Она достала блокнот из своей бездонной сумки и еще раз сверила адрес.

Серую стандартную девятиэтажку она не без труда, но нашла. Судя по нумерации аккуратных почтовых ящиков, нужная квартира находилась на восьмом этаже. Она поежилась, представив вид внутренностей лифта. Но, против ожидания, внутри оказалось чисто, даже небольшой рекламный щит был без скабрезных надписей.

Надавив стертую годами кнопку звонка, Саша прислушалась. В квартире не определялись признаки жизни. Вытянувшись как струна, она вслушивалась в звенящую тишину подъезда. На мгновение ей показалось, что попала в другое измерение. Иначе как другим измерением нельзя объяснить тишину в доме, почти в центре гудящей Москвы. Она посмотрела на часы, чтобы убедиться, что ничего с измерением не напутала. Часы отсчитывали московское время. Меж лопатками образовался холод.

Господи, пусть все будут дома. И, словно услышав беззвучную просьбу, дверь внезапно открылась, и в дверном проеме показалась довольно пожилая женщина.

– Добрый вечер! Мне нужна Васильева.

– Верочка? Ой, что я говорю. Вам, вероятно, нужна Татьяна? – чуть помедлив, пытаясь припомнить лицо незнакомой посетительницы, уточнила хозяйка. – Заходите. Что ж в дверях-то стоять?

В лицо Александре повеяло бедностью. Всматриваясь в темноту длинного пустого коридора, Саша последовала к открытой двери в комнату, откуда доносился шум работающего телевизора.

– Присаживайтесь, где вам удобно. Может, чай, кофе? На улице холодно.

– Если можно, то лучше чай. Боюсь, после кофе не усну. Кстати, меня зовут Александра. Можно просто Саша.

– Ольга Семеновна.

В ярком свете огромной гостиной Ольга Семеновна оказалась не такой и старой. Просто лицо от житейских испытаний, выпавших на долю, рано состарилось.

– Извините, я вас не припоминаю. После смерти Верочки памяти совсем нет.

– Я не была подругой вашей дочери. Мы даже не были знакомы. Я… из службы социальной помощи.

Это было первое, что пришло на ум. В тот момент Саше казалось, что социальная помощь именно то, в чем нуждается эта семья.

– Я новый сотрудник. Просматривала все адреса своего района за последние два года. Васильева есть в списке. Только непонятно, получала она социальную помощь или нет. Собственно, я и пришла это уточнить. Только я не знала, что вашей дочери нет. Извините.

– Ну что вы, деточка, вашей вины ни в чем нет. Странно, что Верочка просила помощь, а я и не знала. Хотя теперь уже не важно, – смахнув непрошеную слезу, Ольга Семеновна направилась на кухню.

– Верочка была поздним ребенком. Считай, подарок судьбы.

Ольга Семеновна отпила чай. Было видно, что она не смирилась со смертью единственной дочери до сих пор. Самое страшное наказание – родителям пережить своих детей. И говорила она так, словно дочь была жива.

– Верочка росла доброй, спокойной девочкой. Садик, школа с отличием, потом пединститут, который и мы с отцом окончили. Тоже с отличием. Работа. Все, как в большинстве семей. Правда, начали переживать о замужестве. Женихов у Верочки не было. Все больше коллеги. Друзья. А чтоб замуж позвать – таких и не было.