– Я очень рад, что вы здесь, – произнес Малколм и, взяв девушку за руку, провел большим пальцем по ее ладони.

Давина едва не вскрикнула – от недавней безмятежности не осталось и следа; ей тотчас же захотелось высвободить руку, выбежать из зала и запереться у себя в комнате. Но она, победив свой страх, пробормотала:

– Я безмерно благодарна вашей матери за то, что она меня пригласила. – Сказав это, Давина вдруг поняла, что ласка Малколма делала ее беспомощной, но ощущение беспомощности уже не казалось ей таким уж неприятным – скорее наоборот.

Тут он поднес ее руку к губам. «Вот уж нет!» – мысленно воскликнула Давина. И, стремительно высвободив руку, убрала ее за спину.

Малколм взглянул на нее с удивлением, и Давина, затаив дыхание, приготовилась себя к худшему: кто знает, как поведет себя гордый воин, чье самолюбие она нечаянно задела? Но опасения ее были напрасны, реакция его была совсем не агрессивной. Малколм просто улыбнулся. Улыбнулся дружелюбно и, как ей показалось, вполне искренне.

– Вам следует оставить попытки меня соблазнить, миледи, – чуть насмешливо сказал он.

– Я соблазняю вас? – задыхаясь от негодования, переспросила Давина. – Вы в своем уме, Малколм?

Он засмеялся, и его смех оказался на редкость приятным, хотя и немного двусмысленным. Давина неожиданно поймала себя на том, что улыбается ему в ответ.

– Я не могу удержаться. Вы словно сами напрашиваетесь, чтобы вас дразнили, – сказал Малколм.

Девушка почувствовала, что краснеет, однако она не обиделась и в тон ему проговорила:

– Как вам не стыдно, сэр? Вы флиртуете со мной на глазах у собственной дочери.

– А мне действительно не стыдно. Флирт – вполне невинное занятие, и посему не вижу причин отказывать себе в этом удовольствии, тем более что вам это нравится.

Давина опустила глаза. Было бесполезно отрицать очевидное. Ей и впрямь нравилось внимание красивого мужчины. Более того, она получала от этого удовольствие. Страх мешал ей радоваться жизни, но как только страх отступил, жизнь заиграла яркими красками. Неужели она сможет жить как все, неужели все ее тревоги останутся в прошлом?

Окрыленная надеждой, Давина мечтательно посмотрела вдаль – и вдруг увидела черный силуэт рыцаря, подсвеченный пламенем факела, закрепленного на стене у входа. Рыцарь был в кольчуге, у его пояса висел широкий меч, а из-за пояса торчали два кинжала.

Его внезапное появление так напугало музыкантов, что они перестали играть. Послышался зловещий лязг обнажаемых мечей, но незваный гость продолжал стоять неподвижно. «А может, стражники пустили его в замок, потому что он никому не угрожал?» – подумала Давина. Но, возможно, с ним просто не захотели связываться, ибо этот рыцарь казался очень уж грозным…

Лицо мужчины оставалось в тени, но затем, когда он прошел на середину зала, света оказалось достаточно, чтобы различить его черты. И Давина, увидев лицо этого человека, почувствовала, что кровь в ее жилах сначала застыла, превратившись в лед, а потом сделалась жарче пламени. Она не могла отвести от рыцаря взгляд, но боялась поверить собственным глазам. Ведь этого не могло быть! Неужели… Джеймс?!

Давина зажала рот ладонью, чтобы не закричать. Нет, ошибки быть не могло! Эти чувственные губы она узнала бы и во сне.

Давина выронила бокал, и тот упал с глухим стуком, залив стол вином. В наступившей мертвенной тишине было отчетливо слышно, как капля за каплей жидкость стекала со стола на каменный пол.

– Джеймс! – внезапно прокатился по залу радостный возглас леди Айлен. Вскочив с места, она помчалась к сыну, лавируя между столами. Добежав – бросилась к нему в объятия.

Мать и сын радостно засмеялись, и люди, напуганные появлением черного рыцаря, стали приходить в себя. И вот уже вновь заиграла музыка – праздник продолжался. Продолжался для всех, кроме Давины. Она так и не пришла в себя. Предчувствия теснили грудь, и все расплывалось у нее перед глазами.

Образ юноши, которого она так беззаветно любила, Давина хранила в сердце все эти годы. Она помнила его с отчетливой ясностью – так, словно видела только вчера. Но мужчину, обнимавшего леди Айлен, она едва узнавала. Он казался гораздо выше, чем ей помнилось, и плечи у него были шире. Правую бровь его рассекал шрам, а другой, поменьше, тянулся наискось от уха к скуле.

Но больше всего изменились его глаза. В них не осталось прежнего добродушного озорства. Холодные и беспощадные, это были глаза человека, который привык брать что хочет, сметая все и всех на своем пути. Глаза человека, не знавшего сострадания.

Сердце Давины болезненно сжалось. Где же тот юный рыцарь, для которого честь была превыше жизни? Где тот юноша, которого она знала и любила?

А между тем Джеймс, шагая рядом с матерью, уже направлялся к столу, и Давина, стиснув до боли зубы, готовила себя к предстоящему испытанию.

Джеймс, посмотрев на нее, сначала нахмурился. Потом, смерив внимательным взглядом, сурово насупился.

Давина внутренне сжалась под его оценивающим взглядом. Ей хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться… Но гордость взяла свое, и она нашла в себе силы расправить плечи и посмотреть ему прямо в глаза.

Казалось, они целую вечность смотрели друг на друга, смотрели словно околдованные. Потом Джеймс вдруг зажмурился. После чего открыл глаза и помотал головой, как будто хотел избавиться от злых чар.

– Давина? – спросил он наконец.

Голос его был хриплым от удивления и гнева. Давине захотелось вскочить и убежать, но бежать было некуда, и она прекрасно это понимала.

Джеймс приблизился к ней еще на шаг, и ее словно обдало жаром – то ли от вина, то ли от его взгляда. А затем голова ее сделалась на удивление легкой, и Давина закрыла глаза, надеясь, что голова перестанет кружиться. Но не помогло. Руки и ноги начали неметь, а в ушах стоял гул. Словно издалека она услышала тревожный крик Лилеи, затем наступило спасительное бесчувствие – Давина провалилась в темноту.

Джеймс видел, как Давина покачнулась, и тут же, не отдавая себе отчета в том, что делает, подался ей навстречу, хотя и был слишком далеко, чтобы предотвратить ее падение. Впрочем, его помощь и не понадобилась. Его брат Малколм вовремя подхватил Давину на руки и прижал к груди.

Девочка, сидевшая рядом с Малколмом, громко заплакала. Ошеломленный всем увиденным, Джеймс судорожно сглотнул, стараясь не показывать, как он озадачен и зол.

«Черт возьми, что тут происходит?!» – мысленно завопил он.

И действительно, что делала Давина в замке Маккены? И почему его брат вел себя так, словно Давина принадлежала ему? Джеймс видел, как они обменивались улыбками, когда вошел в главный зал. И еще он заметил, как брат взял Давину за руку и поднес ее руку к губам. Но где же в таком случае Маргарет, жена Малколма?

И почему, черт возьми, никто не уведет отсюда эту визжащую девчонку? Они что, хотят, чтобы все тут оглохли?