Они дернулись, заволновались. Ух! Работает! Пригоршня постарался усилием воли успокоить рябь, покрывшую излучение, и она стерлась, теперь свет окутывал руку мягкой ровной пеленой.

– Говоришь, десять косарей за сто грамм? – спросил он задумчиво.

– Это на черном рынке, а крупные лаборатории покупают за пятнадцать-семнадцать тысяч. Ты бы шел быстрее к Станции.

– Раз так, то у меня в руке минимум полсотни косых.

– Что – на полкило арт?

– Ага.

– Большая редкость. А то, что ты своими глазами видел свечение, совсем странно. Что там со выбросом? Тебе к Станции бежать надо. Клади арт в карман – и бегом!

– Бежать я не могу, ребра отвалятся, – Пригоршня сунул артефакт в карман брюк. Карман оттопырился, натянулся так, что затрещал шов. Сквозь ткань просочилась легкая золотистая дымка.

Повернувшись на юг, он замер. Задрав брови, позвал слабым голосом:

– Химик, слышь?

– Ну? Судя по твоему тону…

– Небо чистое.

– Что? Как?

– Небо на юге чистое! Багрянец, муть эта – все исчезло! Почему? Все, нет больше выброса! Рассосался!

– Приборы показывают то же самое, – сказал Химик. – Я отвлекся, а теперь смотрю – да, исчезли всплески, которые регистрируются перед выбросом.

– Но разве такое бывает?

– В теории возможен так называемый ложный выброс. Но только в теории, на практике пока не наблюдалось.

– Фух, ну и дела… Так, хорошо, выброса больше нет: отлично. – Пригоршня побрел вдоль рельс к Станции. – Теперь – как мне залечить рану? Что, просто приложить артефакт к ней? Под повязку сунуть? Кстати, снова кровь пошла, бинт уже весь пропитался.

– Во-первых, использовать нужно не больше десяти-пятнадцати грамм. Во-вторых, не приложить, а сделать особую смесь и залепить ею рану. Это не так просто, требуются дополнительные ингредиенты.

– Мне бы до Станции доковылять. Потом поищу ингредиенты.

– Боюсь, не так-то легко их найти. И к тому же ты никогда этого не делал.

– Оптимист, твою мать. Ноги что-то подгибаются. Крови с меня ведро натекло, понимаешь, какое дело…

– Голова кружится?

– Как волчок.

– Попробуй найти палку, чтоб упираться. Если упадешь, можешь не встать.

– Да где здесь… нет палок. Ничего, главное, выброс рассосался, – Пригоршня замолчал. Продолжая с трудом переставлять ноги и снова приложив ладонь к ребрам, он медленно-медленно повернул голову влево. Скосил глаза.

Дымный пес бежал по шпалам.

«Вихрь» висел на боку, и если вскинуть его, да с разворота… Только он понимал, что не сможет двигаться быстро. А зверь уже рядом, уже раскрывается красная пасть, будто огненная трещина в клубах мрака, уже поблескивают матово-белые клыки.

Со стороны Станции долетел приглушенный хлопок, и морду пса разворотило, разбросало в стороны хлопьями черноты. Мрак вокруг пробитого пулей канала взвихрился, завернувшись спиралями. Зверь отпрянул, припав косматым брюхом к шпале. Колыхнулся воздух, пятно темноты расширилось вокруг пса – и пропало вместе с ним.

Пригоршня поморгал, затем поковылял дальше. Сил удивляться не было. В рану между ребер словно ткнули горящей палкой, и он наклонился вперед, едва переставляя ноги.

– Что у тебя происходит?

– Зверюга снова появился. И в него выстрелили со Станции.

– Кто выстрелил?

– Я знаю? Снайпер. Псине морду разметало пулей, и он исчез.

– Ага! То есть он вполне материальный, никакой мистики? Но кто стрелял?

– Не знаю! – повторил Пригоршня. – Я в твоих мистиках не разбираюсь!

– И что ты сейчас делаешь?

– Иду к Станции, что еще. Все равно я у них на прицеле.

– Стрелять мог человек майора Титомира, правильно? Значит, новые шлемы их спасли.

– Увидим. Если дойду.

Станция была уже близко, но Пригоршня никого там не видел, никакого движения. Все, как и описывал Химик: щебенка, двухэтажное здание администрации, склады, перрон. Возле перрона стоял короткий состав.

– Химик… – снова забормотал он. – Вижу поезд, у вагона сзади откинут подъемный пандус.

– Правильно, там отсек-гараж с амфибией. Экспериментальная модель, чтобы передвигаться по Зоне.

– Про амфибию знаю. Я про другое: отсюда толком не разглядеть, но, по-моему, тачки внутри нет. То есть, они уехали?

– Кто же тогда стрелял?

Пригоршня не ответил. Он почти не помнил, как достиг перрона. На то, чтобы подняться по ребристому выгнутому пандусу, ушли остатки сил. Перегородки делили вагон на отсеки, и в заднем никого не было.

– Эй! – позвал он, ковыляя к проходу в следующий отсек. – Я из Комплекса! Рядовой Новиков! Эй!

Он уже знал, что внутри пусто. Такое же чувство было в Комплексе: одиночество, покинутость. Где-то далеко – мир, люди, шум, дома, магазины, ездят машины, горят светофоры, все такое. А тут пустой состав, электровоз и единственный вагон, стоит посреди заброшенной станции, и вокруг – только холмы да заросли, редколесье да болота. Покинутая, дикая территория. Пустое место.

– Но ведь кто-то стрелял, – прохрипел он, кривясь от боли в боку. – Кто-то же, мать вашу, стрелял! Эй!

– Там должна быть аптечка. В поезде, да не одна, слышишь?

– Ну, мать твою налево, конечно, должна! Только я ее не вижу… зато трупы снова вижу! То в Комплексе, то здесь, везде трупаки, что ж они меня, преследуют, а?!

– Не паникуй, пехота. Чьи трупы? Ученых? Кауфман и его дочка, Ника, там есть?

Несмотря на боль и то, что ему вообще было не до того, Пригоршня заметил, что голос Химика при упоминании профессорской дочки изменился, какие-то необычные интонации в нем появились.

– Нет, тут только солдаты.

Тела лежали у бортов – упали с откидных сидений. Семеро: пять на полу, а двое так и сидят, свесив головы на грудь. Тела́ солдат есть – а их оружия нет, отметил он. Ни одного ствола. Их собрали и унесли. Но кто же выстрелил в зверя?

– Видишь человека с песочными усами? Молодой парень…

– Вижу, – сказал Пригоршня. – С веснушками? Да, лежит. Мертвый, как и остальные.

– Это Петр, – вздохнул Химик. – Мой агент в отряде майора. Значит, союзника у тебя там нет, положиться можешь только на себя. Ну и на мои советы.

Во втором отсеке Пригоршня увидел столик, шкафы и мониторы под потолком. И тоже никого.