греческих брегов.

Уж небеса поголубели,

Час утра тихий настает,

Дружина, на борт! Что нам мели!

О, госпожа, вперед, вперед!

Правь, благородный кормщик, к Трое,

Матрос, не бойся ты труда.

Как мальчик любит, любит втрое

Тот, кто полюбит навсегда.

Декоративные фантазии

Панно

Под тенью роз танцующей сокрыта,

Стоит там девушка, прозрачен лик,

И обрывает лепестки гвоздик

Ногтями гладкими, как из нефрита.

Листами красными лужок весь испещрен,

А белые летят, что волоконца,

Вдоль чащи голубой, где видно солнце,

Как сделанный из золота дракон.

И белые плывут, в эфире тая,

Лениво красные порхают вниз,

То падая на складки желтых риз,

То на косы вороньи упадая.

Из амбры лютню девушка берет,

Поет она о журавлиной стае,

И птица, красной шеею блистая,

Вдруг крыльями стальными сильно бьет.

Сияет лютня, дрогнувшая пеньем,

Влюбленный слышит деву издали,

Глазами длинными, как миндали,

Следя с усладой за ее движеньем.

Вот сильный крик лицо ей исказил,

А на глазах дрожат уж крошки-слезы:

Она не вынесет шипа занозы,

Что ранил ухо с сетью красных жил.

И вот опять уж весело смеется:

Упал от розы лепесточков ряд

Как раз на желтый шелковый наряд,

И горло нежное, где жилка бьется.

Ногтями гладкими, как из нефрита,

Все обрывая лепестки гвоздик,

Стоит там девушка, прозрачен лик,

Под тенью роз танцующей сокрыта.

Canzonet

Мне нет казны,

Где стражем – гриф свирепый:

Как встарь, бедны

Пастушечьи вертепы,

И нет камней,

Чтоб сделать украшенье,

Но дев полей

Мое пленяло пенье.

Моя свирель

Из тростника речного,

Пою тебе ль

Всегда, опять и снова?

Ведь ты белей,

Чем лилия; без меры

Ценней, милей

И реже амбры серой.

К чему твой страх?

Ведь Гиацинт скончался,

И Пан в кустах

Густых не появлялся,

И Фавн рогат

Травы не топчет вялой,

И бог-закат

Зари не кажет алой.

И мертв Гилас,

Он роз не встретит красных

В вечерний час

В твоих губах прекрасных.

Хор нимф лесных

На горке игр не водит…

Сребрист и тих,

Осенний день уходит.

Мильтону

Я думаю, Мильтон[7], твой дух устал

Бродить у белых скал, высоких башен:

Наш пышный мир, так огненно раскрашен,

Стал пепельным, он скучен стал и мал.

А век комедией притворной стал,

Нам без нее наш день казался б страшен,

И, несмотря на блеск, на роскошь брашен

Мы годны лишь, чтоб рыть песчаный вал.

Коль этот островок, любимый Богом,

Коль Англия, лев моря, демагогам

Тупым во власть досталась навсегда.

Ах, эта ли страна на самом деле

Держала три империи, когда

О Демократии пронесся клич Кромвеля[8].

Могила Шелли[9]

Как факелы вокруг одра больного,

Ряд кипарисов встал у белых плит,

Сова как бы на троне здесь сидит,

И блещет ящер спинкой бирюзовой.

И там, где в чашах вырос мак багровый,

В безмолвии одной из пирамид,

Наверно, Сфинкс какой-нибудь глядит,

На празднике усопших страж суровый.

Но пусть другие безмятежно спят

В земле, великой матери покоя, —

Твоя могила лучше во сто крат,

В пещере синей, с грохотом прибоя,

Где корабли во мрак погружены

У скал подмытой морем крутизны.

Phedre[10]

Cape Бернар

Как скучно, суетно тебе теперь со всеми,

Тебе, которой следовало быть

В Италии с Мирандоло[11], бродить

В оливковых аллеях Академий,

Ломать в ручье тростник с мечтами теми,

Что Пан в него затрубит, и шалить

Меж девушек у моря, где проплыть

Мог важный Одиссей в своей триреме.

О да! Наверно, некогда твой прах

Таился в урне греческой, и снова

Ты в скучный мир направила свой шаг,

Возненавидев сумрака оковы,

Унылых асфоделей череду

И холод губ, целующих в Аду.

Theoretikos[12]

Империя на глиняных ногах —

Наш островок: ему уже не сродно

Теперь все то, что гордо, благородно,

И лавр его похитил некий враг;

И не звенит тот голос на холмах,

Что о свободе пел, – а ты свободна,

Моя душа! Беги, ты не пригодна

В торгашеском гнезде, где на лотках

Торгуют мудростью, благоговеньем,

А чернь идет с угрюмым озлобленьем

На светлое наследие веков.

Мне жалко это; и, поверив чуду

Искусства и культуры, я не буду

Ни с Богом, ни среди Его врагов.

Сфинкс

В глухом углу, сквозь мрак неясный

Угрюмой комнаты моей,

Следит за мной так много дней

Сфинкс молчаливый и прекрасный.

Не шевелится, не встает,

Недвижный, неприкосновенный,

Ему – ничто – луны изменной

И солнц вращающихся ход.

Глубь серую сменяя красной,

Лучи луны придут, уйдут,

Но он и ночью будет тут,

И утром гнать его напрасно.

Заря сменяется зарей,

И