это моя настоящая работа: я столько лет эту гадость поймать пытаюсь. Теперь это моя добыча. Ты и я – мы оба двуликие, поэтому я присматривал за тобой столько лет, ждал, когда шайтан появится. Он – Бакэмоно, древняя японская нечисть, способная принять любую форму, не думал только, что он в собачку обернётся. Хитрый, бес!

Я начинаю подозревать, что Равиль – никакой не татарин: вот как можно быстро разочароваться в людях! Я пытаюсь объяснить ему нашу миссию и про то, что скоро – Конец Света, говорю сбивчиво, у меня мало времени:

– Уясни же, наконец! Мы пытаемся спасти мир. Если ты нас не отпустишь, всё погибнет.

– Бедный Иван! Тебе заморочили голову. Почему ты думаешь, что всё, что этот бес тебе наплёл – правда?

Я молчу – сложно возражать тому, у кого в руках крупнокалиберное орудие. Если выберусь из этой передряги, и потом буду с кем-то дискутировать: логика, риторика разная… Пушка – лучший аргумент в дискуссии, надо будет взять столь весомый аргумент на вооружение.

Бывший дворник сбрасывает с себя плащ и поворачивается ко мне спиной – наконец, я вижу его второе лицо. Мне неизвестно, есть-ли у Равиля старший брат, только лицо этого нового Равиля выглядит именно так – оно много старше, у него глубокие морщины вокруг рта. Знакомых усов щёточкой нет, те узкие и седые. Его голос мне незнаком:

– Чем Земля отличается от других планет? Она разумна. У планеты имеется собственный интеллект, именно поэтому она обитаема. То, что хотят заполучить Пилигримы, это не Бездонная Дырка, а её мозг! А тебе известно, что дыра – что-то вроде балансира между двумя потоками времени и её изъятие повлечёт за собой глобальные изменения? Конец Света может наступить, только не так, как ты думаешь!

– Что, всё так плохо? – вежливо интересуюсь я.

– Точно не известно. Скорее всего, всё обойдётся лишь сменой магнитных полюсов, глобальным изменением климата, вероятен дрейф материков. На время полностью исчезнет радиосвязь. Это всё можно пережить – ну, посидим месячишко без телевизора. Хуже другое – изменится структура времени, русла, по которым оно течёт, станут другими. То, что находилось в одном временном потоке, может переместиться в другой и спрогнозировать тут вообще ничего невозможно.

Прежний Равиль стоит ко мне спиной, я общаюсь с его вторым лицом – передо мной совершенно другой Равиль и я его не знаю: это самурай какой-то!

– И как это может выглядеть?

– К примеру, две Москвы поменяются местами. Это ещё полбеды, а вот если одна из них окажется в Сахаре, а вторая в Антарктиде – это окажется проблемой.

– И что в таком случае делать?

– Понятия не имею. Известен только один вариант будущего и в нём такой ход развития удалось в последний момент предотвратить. Мой долг – предупредить тебя о возможных последствиях. Поэтому, решай, за кого ты.

Похоже, меня пытаются переманить на свою сторону и завербовать: где тут в самураи записывают?

– Тебя используют. Твой дружок, он заранее договорился с Пилигримами о том, что они в обмен на Бездонную Дырку спасут его и ему подобных. Не людей. Не тебя – его.

Я начинаю сомневаться: а если, то, что говорит двойной Равиль – правда?

– Лживые и коварные создания, достойные вечных мук. Демоны из ада. Всегда были такими.

На спине и груди охотника находится плоский ранец, под ним знакомая ярко-красная куртка. Через плечо перекинут ремень, на нём висит здоровенная труба, она заканчивается раструбом, внутри её искрит чем-то зелёным, её другой конец соединён с ранцами шлангом, трубками и проводами. На поясе я вижу знакомый ледоруб.

– Стой и не дёргайся, – говорит мне бывший дворник. – Часы и компас.

– Что?

– Часы и компас, – мой собеседник поворачивается и наводит ствол на меня. – Подними руки вверх, чтобы я видел. И без шуток.

Я так и делаю. Часы надеты на правую руки, циферблатом к тыльной стороне запястья, – после того, как в Зарядье у меня пытались их отнять, я ношу часы именно так.

– Вытяни руки перед собой. Покажи часы и медальон. Заводной головки не касаться. И учти: одно неверное движение – и я стреляю.

Ему всё известно! Я был беспечен, не слушался старших и теперь сам во всём виноват.

– Теперь левой рукой расстегни ремешок. Медленнее, чтобы я видел.

Я так и делаю – мне сложно отказать в такой убедительной просьбе.

– Дальше ты делаешь следующее. Ты снимаешь часы с руки, кладёшь часы на пол и делаешь три шага назад. Если всё выполнишь так, как я говорю, проблем не будет.

– Хорошо, – я самый послушный мальчик в детсаде. – Какие проблемы?

Теперь Охотник наводит ружьё на беспомощного пса. Звук выстрела из ствола такого калибра должен сделать всех глухими на пару вёрст вокруг, однако оно издаёт лишь лёгкое шипение и потрескивание – я ожидал другого и это меня разочаровывает. Из раструба вылетает струя зелёного пламени и окутывает висящего в воздухе полупрозрачного Пестиримуса. Молния, извиваясь змеёй, удерживает беднягу, как на привязи, тот пойман, из огненного шара ему не выбраться. Знакомая болонка на мгновенье оборачивается блондинкой в красном платье, та исчезает, превращаясь в светящийся шар с длинными лучами-иглами. Если честно, меня уже ничего не удивляет.

Охотнику неизвестно одно – после неудавшейся попытки ограбления в Зарядье я предусмотрел, что нечто подобное может повториться – ну, мало ли что по жизни случается? Поэтому к головке часов закреплена петля из тонкой стальной проволоки, на моё запястье надет ещё один ремешок, стоит только снять часы с руки – их головка сместиться. Мне даже не нужно выбирать, на чьей я стороне – это сделали за меня.

Я снимаю часы с руки.

Охотник замирает, зелёный пучок молнии, что вырывается из его ружья, тоже застыл – время остановилось. Шар с псевдо-псом на конце молнии опутан застывшими искрами и висит неподвижно. Если я подойду к нему чуть ближе, он окажется в сфере действия того механизма, что я вернул на своё запястье и который остановил время. Тогда Равилю оживет и мне не поздоровится, поэтому у меня есть всего несколько секунд.

Я обхожу Охотника таким образом, чтобы оказаться сбоку от него – я стараюсь соблюдать дистанцию, слишком не приближаясь. Я от него в паре метров, его голова – в профиль, я вижу оба лица. Одно хорошо знакомо, усы наэлектризованы, поэтому торчат щеточкой, на втором лице застыло выражение безразличия.

Время, вперёд! Я ставлю заводную головку часов на место, вся моя надежда – на внезапность, охотник занят тем, что удерживает