что свобода, для того, кто не умеет ею распорядиться – страшное бремя). Ну, что еще вы хотите обо мне знать?

Ая пожала плечами – она хотела знать о нем все.

Макс усмехнулся, словно прочитав ее мысли:

– Скажем иначе: что еще я могу рассказать о себе такого, чего вы не узнаете из интернета или от детективов? Хорошо, вот вам еще одна сказка на ночь – о заскучавшем герое.

Итак, в мои восемнадцать-девятнадцать лет на меня обрушились успех и деньги (не могу сказать, что эти категории были мне совсем безразличны, но все же и к первому и ко второму я всегда, даже в юности, относился довольно спокойно), и лет до тридцати, находясь на гребне волны богатства и успеха, я был, если не счастлив, то вполне доволен своей жизнью. Но потом что-то изменилось. Волна ушла, или я повзрослел и захотел чего-то другого, не берусь судить. Как бы там ни было, мной «овладело беспокойство, охота к перемене мест». Весьма болезненная охота, я бы сказал… На долгие годы я стал кочевником – путешествовал из страны в страну, нигде не задерживаясь больше чем на неделю, словно бы меня что-то заставляло бежать. Лишь постоянная смена декораций помогала мне хоть немного унять ту странную душевную тоску, которую я с некоторых пор стал испытывать. Скука – страшная вещь, гнала меня по свету. Я намеренно чередовал версии пространства в самом причудливом порядке: сегодня я сжигал себя среди пустыни, а завтра летел куда-нибудь на север; кстати, из всех моих безумных странствий наибольшее впечатление на меня произвел именно север – на земле Франца Иосифа, среди этой ледяной снежной вечности, я впервые ощутил покой. В итоге безумная чехарда из стран и впечатлений, на долгие годы стала моим привычным образом жизни.

– Но такой образ жизни предполагает полное отсутствие привязанностей, – не выдержала Ая, – неужели вы совсем их лишены?

– Привязанности – петля на шее, – усмехнулся Макс. – Я отказался от родины и стал гражданином мира, у меня нет ни друзей, ни близких, и все мое окружение составляет лишь штат моих сотрудников. Видите ли, все, к кому я был привязан – покинули этот мир, а от любых новых привязанностей я постарался себя оградить.

– А любовь?

– В моей жизни нет места любви. Я согласен с философом, сказавшим, что влюбленные «утрачивают самих себя». Я не хочу терять себя, и предпочитаю зависеть только от своей воли. Как я уже говорил – моя свобода для меня священна.

– Говорят, что жизнь без любви есть ад, – тихо сказала Ая, – может, вы на самом деле мертвы и пребываете в ледяном, бескрайнем аду, похожем на ваш любимый крайний север?

– Может быть, – легко согласился Четверг, – но вы-то сами, дорогая Ая, разве не с того же севера? В вашей жизни тоже нет любви, не так ли? Мы похожи, правда? Хотя, справедливости ради стоит сказать, что между нами все же есть разница: вы мечтаете о любви, зовете ее, а я – нет, отсутствие привязанностей – мой сознательный выбор. Что вы нахмурились? Не гневайтесь, лучше пригубите еще вина. Итак, долгие годы я пытался развеять свою скуку. Я наблюдал жизнь туземцев племени папуа Новой Гвинеи, общался с белыми медведями на острове Врангеля, ужинал с особами королевских кровей, спал с моделями (хватило бы на годовую подписку журнала Вог), но вот мне все наскучило. Меня больше не интересовали ни деньги, ни слава, ни власть, ни женщины, ни путешествия. Я пресытился жизнью и удовольствиями. Видите ли, в какой-то миг я вдруг вспомнил того мальчика, мечтавшего о переустройстве мира, и понял, что в сравнении с той мечтой, все мои достижения – ничтожны. Да, у меня были деньги, но (тут я, пожалуй, соглашусь с нашим подопечным миллионером) деньги имеют свое значение лишь до известного предела, за определенной чертой они и впрямь становятся абстракцией; да и деньги как таковые никогда не являлись главным объектом моих желаний, я, скорее, мечтал о власти. Но что мне удалось осуществить в реальности? Я обладал лишь весьма условной властью над несколькими миллионами пользователей, я не мог управлять этими людьми, не мог вмешиваться в их судьбы. Одним словом, все, чего я достиг, казалось мне мелким, и я… заскучал. А потом скука сменилась тоской. Помните, письмо, что я вам послал?

«Да, Меланхолии горят лампады

Пред алтарем во храме наслаждений, —

Увидеть их способен только тот,

Чей несравненно утонченный гений

Могучей радости вкусит услады:

И во владенья скорби перейдет».

Так вот, можно сказать, что в каком-то смысле я перешел во владенья скорби.

– Вы говорите о депрессии? – прямо спросила Ая.

– Вас интересует, подвержен ли я депрессии? – рассмеялся Макс. – А что это такое, расскажите мне, психолог Кайгородская? Проблема в том, что хотя депрессия была известна еще древним (она упоминается в Эберовском папирусе времен древнего Египта, а во времена античности Гиппократ описывал ее как «меланхолию»), природа ее загадочна. Признаться, я и сам, впервые погрузившись в меланхолию, изрядно растерялся. Это состояние засасывает, как трясина – попал – уже не выбраться. Думаю, вы поймете меня как никто другой, ибо сами больны тем же недугом. Меланхолия съедает и вашу душу. Недаром мы с вами любим «Меланхолию» Дюрера?! Признаюсь по секрету, бывали дни, когда я разглядывал эту гравюру часами.

– Но может быть, вашему состоянию предшествовали серьезные потери, какие-то драматические переживания? – спросила Ая.

Четверг хмыкнул: – Пытаетесь поставить мне диагноз, госпожа психолог? Хотите понять, является ли моя депрессия реактивной, то бишь обусловленной внешними факторами? Что ж, как я уже говорил, мне знакомы весьма «драматические» – Шекспир был бы доволен – страсти и переживания. Кстати, я на минуту отвлекусь от темы… Знаете, в свое время меня заинтересовали научные исследования, согласно которым, ступор, порожденный утратой, можно соотнести с моделью «выученной беспомощности у животных». Оказывается, животное может научиться избегать неприятного воздействия; однако в том случае, если его с самого начала невозможно избежать, у животного формируется беспомощность, и в итоге оно так и не сможет научиться избегать насилия, поскольку что-то в нем окажется уже сломанным. Интересные выводы, да? Согласитесь, сильно похоже на правду? Предположу, что вы-то должны знать это, как никто другой.

Ая пристально на него посмотрела – она поняла, о чем он сейчас говорит, но меньше всего она хотела бы касаться этой темы. Как и всегда, когда она вспоминала ту ужасную ночь из своего прошлого, она теперь почувствовала