Четверг, однако, проявил снисходительность – не стал касаться ее болезненных воспоминаний, и вернулся к своему рассказу:

– Думаю, что в моем случае речь все-таки идет об эндогенной депрессии – «происходящей изнутри» моей природы. Да и депрессия ли это в известном понимании? На медицинском языке мое состояние можно назвать, скорее дистимией – хроническим нарушением настроения, однако сам я склонен называть его экзистенциальной тоской или ощущением «специфической недостаточности человеческой жизни». Как бы там ни было, моя любимая поговорка гласит, что жизнь переменчива – плохие дни чередуются с ужасными. Ничего не поделаешь – порой у меня случаются ужасные дни, когда я проваливаюсь в самую тяжелую, мрачную ипохондрию. Вам ведь это тоже знакомо, не так ли? Вас терзают те же демоны? Как вы печально вздохнули… Увы, меланхолию нельзя развеять принудительно, от нее нельзя излечиться. Во всяком случае, у меня не получилось. Да, долгие годы мне удавалось справляться со своей проблемой, отвлекаясь на путешествия, запуская новые бизнес-проекты, придумывая себе все новые смыслы, но в какой-то миг я не справился и погрузился в густую, абсолютную меланхолию. Моя публичность, мой бизнес – все вдруг стало вызывать у меня сильнейшее раздражение. Я не хотел никого видеть и желал лишь, чтобы обо мне забыли и навсегда оставили меня в покое. Я больше не хотел быть Максимом Четверковым. Но поскольку я никогда не проявлял суицидальной активности (видите ли, я считаю самоубийство уделом глупцов и слабаков – специально повторю это сейчас для вас, девушка с интересным шрамом на запястье), мне, для того чтобы уйти из мира живых», нужно было придумать что-то особенное. И тогда я решил, что Максим Четверков умрет для всех. Останется мистер Икс – человек без имени и судьбы – Макс Четверг. Я придумал свою смерть.

* * *

Зимняя снежная ночь не кончалась. Ая чувствовала себя героиней сказки: заколдованный замок, странный хозяин, его фантастическая история, и – полное ощущение нереальности.

– Итак, я решил умереть, и придумал сценарий своей смерти, – спокойно, как о чем-то обыденном, сказал Четверг. – Для начала я продал принадлежащие мне бизнес-проекты, в том числе, известную вам сеть, а деньги перевел на счета в надежном банке. Я подготовился к «загробной жизни» – хотел, чтобы она была комфортной. Затем я приступил к осуществлению своего плана. Раз уж вы собирали досье на меня, то вероятно, вам известно, что я страстный горнолыжник?! В горнолыжном спорте прекрасным образом соединилось все, что я люблю: горы, снег, скорость, риск, одиночество. Так вот выбирая для себя «смерть», я решил выбрать смерть в горах – смерть от лавины. В этом было что-то эстетское, а я всегда был эстетом… Кроме того, огромное количество людей знало о том, что я сумасшедший фрирайдер – люблю риск и предпочитаю кататься за пределами трассы, а стало быть, моя смерть в результате несчастного случая ни у кого не вызвала бы подозрений. Да и технически обставить смерть в горах, казалось несложным.

И вот однажды – пять лет тому назад, я приехал на один из горнолыжных курортов в Альпах и снял шале на горном склоне.

* * *

Пять лет назад

Альпы

Белая смерть

Его единственной любовью были горы. Много лет назад он – добившийся в этой жизни всего, о чем только можно мечтать: славы, успеха, больших денег, любви женщин, впервые оказался в Альпах и пленился их ледяным великолепием. Он понял, что кроме этой абсолютной чистоты и белого безмолвия, ему ничего не нужно. Здешние пейзажи – ослепительные, безжалостные, совершенные – поражали; и отныне север стал для него пятой природной стихией. Затерявшись среди льдистых гор, взглянув в грозное, немое небо, увидев горние звезды так близко – дотянуться рукой, он, впервые за долгое время, ощутил покой.

Глыбы льда, пронзительный ветер, твердый снег – ничего лишнего, а, пожалуй, что и ничего человеческого, принципы этой стихии – твердость и жесткость. Здесь не было места мягкости, сентиментальности, сантиментам и эмоциям и, глядя на исполинские горы – он со всеми своими успехами и неудачами, обидами, разочарованиями, надеждами, самому себе казался лишь жалкой песчинкой. В первый свой вечер в Альпах, забравшись так высоко наверх, как только было возможно, он подумал, что стоит сейчас на самой крыше мира. На этой высоте все земное и человеческое уже теряло значение. И здесь естественным образом забывалось все, что он так хотел забыть: потери, боль, горечь предательства, муки совести, страшные воспоминания. У здешней белой вечности был другой счет времени; тысячелетия покрывали эти каменные хребты, как легкий снег – тихо, незаметно. И эта горняя точка обзора – «трон, достойный Бога», казалась ему теперь единственно верной. Он возвращался сюда каждый год, и именно сюда он приехал «умирать».

В шале на склоне поселился странный постоялец без роду – без племени – безупречный английский язык, лоск, и какой-то безумный блеск в глазах; только русская фамилия выдавала в нем – гражданине карибского государства, бывшего русского.

Каждое утро он уходил в горы и проводил там весь день. Никто и не догадывался, что этот лыжник идет в горы, чтобы подкараулить там свою лавину. В горах, прислушиваясь, вглядываясь, он пытался угадать приближение лавины по ее предвестникам: резким скачкам температуры, туману, сырому снегу. Вечерами он потягивал вино в местном ресторанчике и подолгу смотрел на вершины. Со стороны он выглядел, как обычный скучающий турист, и никто не знал, что внутри он спокоен и собран. Его спокойствие было спокойствием тигра перед прыжком. Он ждал свою лавину. И он ее дождался.

В то утро объявили третий уровень лавинной опасности – в таких условиях только сумасшедший мог отправиться в горы, однако странный постоялец, невзирая на предостережения, покинул шале и ушел навстречу лавине и смерти.

…Он готов был бросить вызов судьбе и сразиться с ней. Он загадал, что если выживет – получит возможность второй жизни под другим именем, а если судьба решит, что он должен погибнуть – что ж, пусть горы заберут его – он останется здесь. И это была последняя шутка Макса Четверкова – его последний раунд с судьбой.

Пройдя в свое время «лавинный курс» у опытного инструктора, он знал о лавинах все, кроме одного – когда придет «его лавина». В тот день, оценивая склон, он пытался представить, как пойдет лавинный поток, мысленно очерчивал его, определяя для себя пути отхода, выбирая место укрытия. Он понимал, что может