но не уверен, – негромко начал Деев. – Сутихин засунул ее под мышку, значит нетяжелая.

– Могут в ней быть драгоценности? – спросил Урядов.

– Вполне возможно, хотя вряд ли Сутихин стал бы разгуливать с драгоценностями под мышкой спустя сутки после ограбления, – высказал свое мнение Деев.

– Он уходит, – снова заволновался участковый. – Надо что-то делать!

– Ты прав, – вынужден был согласиться Урядов. – Действуем быстро: Ярцев – иди к Сутихину, задержи его. Деев, ты прикрываешь левый фланг, я – правый. Действуем!

Капитан развернулся как раз в тот момент, когда Сутихин начал спускаться с крыльца.

– Уходит, – взволнованно произнес Ярцев. Он отделился от группы, быстрым шагом пересек улицу и махнул рукой Сутихину, привлекая внимание.

– Зачем? – успел выдохнуть Урядов, а Сутихин сорвался с места.

– Проклятье, Ярцев! Надо было подойти ближе! Теперь спугнул. – Деев бросился наперерез Сутихину, выкрикивая на ходу: – Сутихин, стой! Тебе все равно не уйти.

Урядов выругался и бросился следом за Деевым. Участковый бежал впереди всех, но расстояние между ним и Сутихиным не сокращалось. Перехватив сумку в правую руку, Сутихин свернул в подворотню, Ярцев, не оборачиваясь, крикнул операм:

– Это проходной двор, бегите за ним, я срежу через парк, так он от нас не уйдет.

– Давай! – крикнул в ответ Урядов, продолжая преследование.

Для своих лет Сутихин бежал очень резво. Услышав, что преследователи собираются взять его в клещи, он сменил тактику. Пробежав полквартала, он резко свернул с дороги, пересек проезжую часть, перепрыгнул через полуметровую ограду аллеи и помчался в противоположном направлении. Уловка Ярцева оказалась бесполезной, Урядов понял это, как только Сутихин свернул к зеленой зоне. Замешкавшись, он тоже свернул к аллее и перемахнул через ограждение.

– Саня, заходи справа! – крикнул он на ходу Дееву, но тот уже сам сообразил, что нужно делать.

Все трое бежали по аллее, Урядов и Деев постепенно сокращали расстояние, зажимая беглеца.

– Стой, Сутихин! – кричал Деев. – Стой, тебе говорят!

Но бывший зек останавливаться не собирался. Он бежал, напрягая все силы, ловко обходя препятствия, огибая деревья и кустарники. Он постоянно менял направление: то бежал вдоль аллеи, то сворачивал с дорожки, то снова на нее возвращался, будто никак не мог решить, что его спасет. Урядов пытался сообразить, что беглец предпримет дальше, в какую сторону может свернуть, если преследователи подберутся к нему слишком близко. Когда Сутихин оказался у противоположной стороны аллеи на расстоянии в пару метров, Урядов услышал характерный для двигающегося трамвая звук и сразу понял, куда так спешил Сутихин.

– Саня, трамвай! – крикнул Урядов. – Отрезай его, иначе уйдет!

У Владислава было с собой табельное оружие, но стрелять в парке, где прогуливались мирные граждане, тем более без веских на то причин, он не решился. Вместо этого он приостановился, подхватил с земли булыжник и, прицелившись, метнул в беглеца. Камень летел точно в голову Сутихина, еще секунда – и он достигнет цели. Урядов замер на месте. Каким-то шестым чувством Сутихин догадался о действиях Урядова и метнулся в сторону. Камень просвистел в полуметре от него, не задев, а Урядов потерял преимущество в расстоянии. Он продолжил преследование, хотя видел, что теперь ему Сутихина не догнать. Трамвай, весело постукивая колесами, приближался к аллее. Сутихин перемахнул через ограждение и продолжил бежать вдоль трамвайной линии, навстречу приближающимся вагонам.

Деев выскочил на тротуар у проезжей части в тот момент, когда Сутихину оставалось всего метра три до трамвая. В отчаянной попытке изменить расклад в свою пользу он продолжал бежать за беглецом, понимая, что не успеет запрыгнуть в трамвай следом за Сутихиным, так как рельсы уходили в сторону от аллеи ровно на середине пути. А трамвай приближался – старый, надежный КМ с раздвигающимися вручную дверями и деревянными сиденьями. Деев видел, что задние двери по обыкновению распахнуты. В жаркую погоду москвичи редко утруждали себя тем, чтобы закрыть их. Привычка жителей столицы всех возрастов заскакивать в трамвай в том месте, где им удобнее, была устоявшейся.

Урядов добежал до ограждения как раз в тот момент, когда Сутихин вскочил на подножку трамвая и скрылся в салоне. Капитан перевел взгляд чуть левее и увидел бегущего Деева.

– Бесполезно, – скорее самому себе, чем товарищу, проговорил Урядов. – Тебе не успеть.

Деев совершил последний отчаянный рывок и уже ухватился за поручень прицепного вагона, но не удержался. Рука соскользнула, ноги по инерции понесли Деева вперед, и он с трудом удержался на ногах. Урядов подбежал к товарищу, когда тот уже восстановил равновесие.

– Эта гонка была обречена на провал, – прокомментировал Урядов.

– Да, ты прав, – согласился Деев.

Оба тяжело дышали после стремительной гонки, настроение было хуже некуда.

– Надо было действовать сразу, – произнес Деев. – Как только Сутихин вышел на крыльцо, нужно было брать его в кольцо. Не дать уйти со двора.

– Если бы Ярцев не выкрикнул, что собирается срезать через парк, нам не пришлось бы скакать через ограждения и не пришлось бы смотреть вслед уходящему трамваю, – заметил Урядов.

В этот момент трамвай вдруг резко затормозил и остановился. Урядов и Деев лишь на секунду переглянулись и бросились к трамваю.

Глава 5

Георгий Сутихин начал воровать в девять лет, никого из близких и знакомых этим не удивив. Скорее они удивились, что Гошик, как называли Сутихина в детстве, так долго продержался не подворовывая. Его мать, Глафира Сутихина, понесла в шестнадцать лет, нагуляв ребеночка от залетного щипача, и это было по тем временам неслыханным позором. Отец выгнал беременную дочь из дома и спустя пять лет умер, стыдясь поступка дочери. Внука он так и не увидел. Мать непутевой Глашки первое время пыталась помогать дочери, но, оставшись без кормильца, забросила это занятие, ведь у нее на руках осталось еще шесть ртов, которые нужно было кормить. В те времена найти работу женщине было практически невозможно, и она перебивалась случайными заработками, до внуков ли тут?

Глафира Сутихина тоже не слишком преуспела в жизни. Перебравшись в Москву с младенцем на руках, она не придумала ничего лучше, как пуститься во все тяжкие. Восемь лет она «ходила по рукам», как говорили в народе про гулящих женщин, а в двадцать пять, благодаря своей миловидности, обрела-таки некое подобие дома и семьи. Глафиру подобрал безногий инвалид, получивший травму, работая на железной дороге, и Гошик с матерью переехали в однокомнатную квартиру на Серпуховской улице.

Руководство железной дороги по собственной инициативе назначило сожителю Глафиры небольшое пожизненное содержание, прожить на которое могла разве что кошка, поэтому союз инвалида и Глафиры явился спасением не столько для Глафиры, сколько для инвалида.