от неприятного сновидения или холода постели. Смятая простынь пустовала без Эрин. Девушка исчезла.

Все свободное время Грей отдавал Эрин, с особой страстью привязываясь к силе, которую находил в состоянии влюбленности и к возможности быть до конца искренним, быть любимым. Он забывал про монстра, с которым делил свое тело. Уходил с головой в отношения, как в неведомый до этого мир, далекий от тревог, лишенный всякой чертовщины.

Грей покинул кровать, тихо вышел из комнаты в коридор, где свет боролся с ночною тьмой. Сонная тишина казалась неподвижной, словно и не следовало никого искать. В доме Эрин царила безмятежность и какая-то… пустота. Однако дойдя до арочного проема кухни, Грей увидел ее.

Девушка уснула лицом на столе, слегка приподнимая плечи в равномерном дыхании. Обличить ее было не в чем – воздух не пах ни дымом, ни тлеющей травой. И все же выражение Грея изменилось: брови насупились, губы сдвинулись в суровую линию.

– Все в порядке? – он устало сложил руки на груди, мысленно обвиняя Эрин только в одном – в скрытности. Что-то оставалось между ними недосказанное, важное.

Девушка подняла голову, раскрыла мутные от сна глаза. Сквозь прищур узнала Грея в слепящем свете и вновь опустила лицо.

– Отказаться от чего-то – непросто, если тебе нужна помощь…

– Нет проблем, – раздалось невнятное бормотание. – Я справляюсь.

– Я рад.

– Отнеси меня в кровать.

Грей бережно взял Эрин на руки, подхватив под колени. Она зарылась носом в его плечо, как беспомощный зверек, доверившийся человеку, и Грей стиснул объятье крепче.

Он уложил ее в постель, накрыл одеялом. Побуждаемый каким-то беспокойным чувством, подоткнул со всех сторон края, будто создавал щит. Эрин мгновенно засопела, и Грей повалился на кровать сам. Лежал, уставившись в потолок, пока все волнение не сплелось в единую мысль о том, что он действительно хотел защитить Эрин, даже когда лично представлял для нее опасность.

«Эй, Аполло, ты как там?»

«Идиот», – Винсент тут же осудил попытку Грея воззвать к темной стороне.

«Заткнись, я не к тебе обращаюсь. Нам с этим парнем давно уже пора было разрешить некоторые недоговоренности».

Грейсон косо посмотрел на Винсента. Тот смеялся над ним. Над тем, как глупо Грей выглядел, общаясь с самим собой. Прежде Винс имел все шансы успешно пристыдить его, но с некоторых пор Грей начал больше доверять Эрин, нежели призраку. Она чаще оказывалась права.

Имя лишило чудовища эфемерности, подарило ему более конкретную форму существа, с которым можно было выйти на контакт. Грей прикрыл глаза и обратился внутрь себя:

«Буду честен, мне страшно. Я думаю, ты тоже боишься. Стать уязвимым, лишиться силы, которую придает тебе слепой гнев. Но никто не виноват в нашем страхе, и я должен просить у тебя прощения за то, что пытался отгородиться и подавить, притвориться, что никого больше не существует. Я знаю, ты слушаешь. Наверное, нам нужно время на примирение».

Винсент не сводил с него заинтересованного взора. Если безумные монологи могли спасти Эрин от Грея, то плевать, что думает по этому поводу покойник.

«И что? Легче тебе стало?»

«Зачем спрашивать? – улыбнулся Грей. – Сам ведь знаешь».

С этой улыбкой он и уснул.

Глава 12. Еще одна сделка

Такая неожиданная и такая короткая картина полноты жизни напомнила о том, что в прошлом он был кем-то больше, чем марионеткой дьявола. Но кем?

Встреча с Ниной не давала покоя. Бедный Кай словно сошел с ума, разделившись на две сущности и потерявшись в обеих. Не он ли хотел стереть из памяти все отголоски прошлого, препятствовавшие его новой жизни? Он. Но это было до того, как демон начал всюду видеть глаза хвойного цвета и мучиться от исчезновения сопутствующего им тепла. Подаренные Ниной воспоминания постепенно меркли, от них веяло холодом, как из бездны, но Кай знал, что этот холод лживый, фальшь.

Как знал и то, что следовать забытым нежным чувствам он не мог, рискуя обрести в них непростительную слабость.

Всю ночь Кай кидался от одного умозаключения к другому, не в силах сомкнуть глаз, пока сердце враждебно молчало. От вихря воспоминаний остался бледный эскиз, от пылающих чувств – тлеющие угли, но знание того, что в ледяной душе пряталось что-то столь сильное, ввергавшее в самозабвенное блаженство, будоражило воображение.

Нина тоже это видела – жизнь Кая. Возможно, даже испытала в полной палитре эмоций, если у нее вообще были силы возлагать на себя такую ношу. Ее талант занял все мысли. Кай так и не разобрался, понравилось ли ему то, что дала Нина, но тянуло испытать подобное снова. Пусть этот свет будет недолгим, тем даже лучше, но Кай сможет понежиться в его тепле, не возродив человеческой уязвимости…

На пути к его желанию стоял тот факт, что Нина по-прежнему являлась пленницей Лоркана, запертой в камере под поместьем. Вламываться в кабинет своего босса по первой прихоти трудно было назвать надежным планом, рано или поздно Кай рисковал выдать себя, а Лоркан не оценит его подлости. И что можно предпринять, чтобы свободно встречаться с Ниной?

Во что ты вляпался, Кай! Впервые на своей памяти он был готов согласиться с Данте – любопытство не привело ни к чему хорошему.

Кай пытался выбросить Нину из головы, убеждал самого себя, что затея его глупая и лучше оставить все как есть. Горан предупреждал, что некоторым вещам стоит оставаться в тайне, так какого хрена внутренняя страсть к пережитым ощущениям подталкивала Кая к обратному? Сколь бы жестко он ни пытался остудить свой порыв, мыслями понимал, что Нина могла дать ему больше, чем он имел сейчас. И это понимание толкнуло на рискованный шаг.

Внутренний двор благоухал под ласковым солнцем: к особняку примыкал роскошный розарий, где пышные зеленые кустарники пестрели распустившимися цветами, а запахи роз пьянили голову сильнее вина. Сквозь сад причудливой змейкой извивалась выложенная галькой дорожка, которая узором своим могла посоревноваться с произведениями искусства. Но главным предметом искусства оставалась древняя статуя, изображающая деву. Она потемнела от коррозии, в сколах поселились мох и зеленая плесень, но не портившие впечатления, а, напротив, добавлявшие изваянию особый шарм.

Лоркан вскинул на деву пристальный взгляд, будто хотел разглядеть в ее лике что-то еще за вуалью печали. Но вряд ли это было под силу тому, кто не обладал способностью к доброте, раскаянью, жалости.

– Могу присоединиться? – по случаю серьезной встречи Кай нарядился на вкус своего господина, в костюм. В мужественной осанке фамильяра прослеживалась горделивость, в