Нет, что-то не то.

Михаил Николаевич принялся вспоминать детали комнаты, комод с женскими мелочами, стул в углу у окна со сложенными вещами покойного, закрытый шкаф, кресло…

Нет, снова не то…

Михаил Николаевич сидел, мучительно перебирая в голове все разговоры, впечатления, версии, и не находил ответа.

– Николаич, ну ты что? Уснул, что ли? – тормошил его за плечо Павел Семенович. – Пойдем, субботник уже закончился, надо бы себя в порядок привести, а то ведь таких красивых и в трамвай не пустят.

– Да, да, иду.

Управление опустело, а Михаил Николаевич все сидел у себя в кабинете, перебирая материалы дела. Он снова и снова рассматривал фотографии и заключения экспертов.

– Вот, кстати… – Михаил Николаевич устало потер кулаком лоб.

Раньше он этого не заметил. Мелочь, конечно, но что в их деле значат мелочи? Иногда все. Самую суть. Итак: «на шее в районе пятого, шестого шейных позвонков имеется натертость, характеризующаяся небольшим потемнением кожи…»

Натертость от чего? От воротника?

А ведь воротник нижней рубашки Зыкова во время осмотра тела был глубоко расстегнут. В этом есть связь? Может, он носил крест, старинный, золотой, или, например, медальон с портретом матери? Тогда куда он делся? А может, ему было жарко?

«Надо бы уточнить», – тер задумчиво переносицу Михаил Николаевич.

Можно было бы вызвать на допрос Зинаиду Зыкову и спросить у нее, но Михаил Николаевич малодушно убедил себя, что будет проще и надежнее побеседовать с Анфисой Тихоновной, хотя в душе и полагал, что натертость эта никакого отношения к убийству не имеет, а просто покойный носил жесткие воротнички.

Времени на часах было еще только половина седьмого, а потому Михаил Николаевич запер в сейф папку с делом и, надев пальто и прихватив планшет, поспешил покинуть кабинет.

И вот он снова сидит на знакомой кухне, снова его поят чаем и кормят кислыми щами, наваристыми, с краюшкой свежайшего хлеба, и смотрят на него спокойными ласковыми глазами. И от этого на душе светло и спокойно и не хочется думать про убийства, допросы и чужие воротнички, но совесть заставляет его вспомнить о долге, и он, отложив в сторону ложку и печально вздохнув, приступает к делу:

– Анфиса Тихоновна, а я к вам вот с каким вопросом, собственно. Не носил ли ваш брат при жизни какой-нибудь цепочки на шее, может, там, с медальоном или еще с чем? – без особого интереса спросил Михаил Николаевич, соображая, как бы задержаться подольше в гостях и удобно ли будет спросить еще стакан чаю.

– Ну как же, носил, конечно, и не снимал никогда. А что, разве на нем цепочки той не было, когда его из дому выносили? – удивленно спросила Анфиса Тихоновна, и с майора в один миг слетела сытая благодушная сонливость, приправленная неуместными мечтаниями личного характера.

Вот ведь они идиоты, даже не дали Анфисе Тихоновне на тело убитого взглянуть, когда выносили, а ведь сколько бы времени сэкономили!

– Нет, не было, – сердито буркнул майор, костеря себя на все рогатки. – А что именно за цепочка была, откуда взялась и так далее?

– Ох ты ж, это, выходит, его из-за этого камня убили? Выходит, Зинаида-то и впрямь ни при чем! – не слушала майора Анфиса Тихоновна, радуясь такому повороту.

– А вот это еще не доказано, – поспешил разочаровать ее майор и вернуть к разговору. – Так что это был за медальон?

– Старинный, сразу видно. Цепочка толстая, от времени потемнела. Длинная, вот до середины груди, – показала на себе Анфиса Тихоновна. – А на ней камень в оправе, оправа тонкая, а камень большой, красный. Я в них не разбираюсь, но слыхала, что вроде рубин это, а может, и ошибаюсь.

– А откуда он у Зыкова?

– Не знаю. Когда я у них поселилась, медальон уже был. Афанасий его никогда не снимал, старался никому не показывать и говорить о нем не любил. Он даже когда в баню ходил, то перед тем его в какую-то тряпицу заворачивал, чтоб люди не видели, но не снимал. Ни-ни. Как-то, помню, еще вначале, сразу после свадьбы, Зинаида к нему с этим камнем пристала, мол, дай поносить. Он ей тогда вообще ни в чем отказу не давал, а тут встал намертво, как она ни скандалила, каких слез ни лила, нет, и все. И в войну, как бы тяжело ни было, про продажу камня и слышать не хотел, всегда говорил только одно: «Погодите, снимете с меня мертвого». Вот!

«Вот это да, – почесал макушку Михаил Николаевич, – вот это опростоволосились».

– А какого размера был камень?

– Да вот, пожалуй, с половину куриного яйца будет. Только он не круглый, а такой… как сказать? – хмурилась Анфиса Тихоновна, перебирая руками старенький фартук. – И не плоский, а вот как пельмень или вареник, чуть приплюснутый. Да и размеру похожего. Точнее и не скажу. Он же его прятал, я и видела-то его по пальцам пересчитать, и так это, мельком. Сперва мне даже казалось, что он бледный такой был, не очень заметный. А вот недели за две до смерти у Афанасия сердечный приступ был, я ему лекарства давала, воротник расстегивала и камень как раз увидала. Так он, оказывается, яркий такой. Густого цвета. Афанасий, правда, заметил, куда я таращусь, и поглубже за ворот его запихал.

– Так что, Зыкову будем отпускать? – разочарованно спросил Саня Ломакин.

– Да, но не сразу, – медленно проговорил майор. – Пока она сидит, убийца спокоен, значит, расслаблен, и взять его так будет легче.

– А вдруг это был случайный человек, вдруг у Зыковых в то утро дверь была неплотно закрыта, зашел, увидел, что хозяин дремлет в кровати, на шее такой булыга висит, вот и того? – ерзал на стуле Саня.

– Помолчи, Сань, – одернул его Павел Семенович. – Случайный человек стырит кошелек из сумочки в прихожей или в карманах пороется, ну, может, еще что стащит, что на виду лежит. А тут? Да и потом, Зыков явно уже не спал, шаги бы услышал, увидел вора и поднял крик. Нет, это свой. Знакомый.

– Вот-вот. А потому украденный камень сразу в скупку не потащит, затаится. Потому что дураков в окружении Зыкова не было, все люди образованные. И поймать такого будет непросто.

– А Томилин мог бы такое провернуть, – задумчиво вставил Саня. – Шел домой, увидел – у соседа и недруга дверь приоткрыта, заглянул гадость сказать, а тут камешек, дорогой, красивый, он Зыкова и того. А в результате и конкурента убрал, и дорогую вещь спер.

– А ножик тот он с собой просто так прихватил, он им в электричке колбасу резал? – многозначительно глядя на Саню, спросил майор.

– Да. С ножиком не выходит, – загрустил тот.