ней ему почему-то расхотелось, может, Павла Семеновича послать, пусть уж он свежим глазом…

– Вот что мне удалось узнать от Зыковой, – положил на стол майора письменный отчет Павел Семенович на следующее утро. – О жизни семейства в Москве она ничего толком не знает, помнит, где работали Зыков и его жена, родственников первой жены Зыкова в живых не осталось, кто еще до войны помер, кто после. Но что вспомнила, все записала. Можно попробовать разыскать бывших коллег супругов Зыковых. И вот еще что… – после заминки проговорил Павел Семенович, – я после разговора с Зыковой по дому побродил, по двору, мы все опрашиваем народ на предмет, кто кого во дворе видел, а ведь у них чердак открыт, и по нему можно на крышу выбраться без особого труда, а по ней на соседнюю и на другой чердак нырнуть, а там уж другой двор…

– И это, не считая того, что убийцей мог быть любой из соседей, убил и шасть в свою квартиру, – кивнул майор.

– Вот, вот.

– Намекаешь, что дело нам не раскрыть?

– Да не то чтобы… Но если это был человек чужой, он должен был еще до убийства присмотреться к местности, разузнать о режиме дня Зыкова, так ведь просто в чужую квартиру не войдешь? Да и как он вошел? Дверь взломана не была, Зыков ему не открывал. А мы так обрадовались, что убийцу схватили, когда Зыкову арестовывали, что дверь и не осматривали.

– Точно! – хлопнул себя по лбу Михаил Николаевич. – Вот идиоты, это сколько же мы недоработали? И что же теперь делать?

Павел Семенович только молча руками развел.

График движения по двору ребята составили, выходило, что с восьми утра и до девяти во дворе все время кто-то был, да и что удивляться, будний день. Так что следствию это никак не помогло. Значит, надо отрабатывать версию чердака и соседей. Причем всех соседей из всех подъездов. Хотя, по словам Анфисы Тихоновны, медальон никто из них случайно увидеть не мог. Значит, соседей исключать?

Михаил Николаевич чувствовал, как его мозг закипает.

– Что делать будем? – стараясь не выдать собственного безнадежного отчаяния, спросил он у подчиненных.

– А может, самим в Москву съездить, на месте разобраться с этим медальоном? – предложил Леша Докучаев. – Ведь ясно же, что дело все в нем. Ничего больше не тронули, а раз убили из-за него, значит, вещь была не просто дорогая, а очень важная для убийцы. А то ведь мог бы и кирпичом по голове дать в подворотне и медальон снять, в смысле, камень, но, видимо, рисковать не захотел.

– А что, по-моему, Леша прав. Выясним, как медальон попал к Зыкову, найдем убийцу, – поддержал идею Саня.

– А если не найдем? – мрачно спросил майор. – Ладно, идея неплохая, вот пусть Леша и едет. Оформляй командировку. А мы тут придумаем, чем заняться.

Глава 7

24 апреля 1958 г. Ленинград

Леша Докучаев отбыл в Москву, ребята составляли график передвижений соседей Зыкова в утро убийства.

А майор… майор работал над версией, самой неприятной из всех возможных.

Пребывание в тюрьме печально сказалось на внешности Зинаиды Зыковой. Все, кто знал Зинаиду, отзывались о ней как о красивой, бойкой женщине, шумной, нагловатой, любившей пофрантить и повеселиться, а сейчас перед майором сидела поникшая, посеревшая, словно полинявшая от невзгод женщина неопределенного возраста в темном бесформенном платье, в толстых нитяных чулках, с кое-как собранными на затылке волосами.

– Зинаида Дмитриевна, я вызвал вас, чтобы расспросить о принадлежавшем вашему мужу медальоне.

– А при чем тут он? – вяло поинтересовалась Зыкова.

– Опишите мне этот медальон, – попросил майор.

– Круглый, красный, – не глядя на майора, коротко описала Зыкова, но тут же оживилась и, вскинув на майора вспыхнувшие догадкой глаза, спросила: – А что, он пропал?

– Да.

– Его украли! Это из-за него убили Афанасия! – затараторила она, оживая.

– Пока это неизвестно. Скажите, в утро убийства медальон был на вашем муже?

– Конечно. Он никогда с ним не расставался. Никогда! – наклоняясь к столу следователя, объясняла Зинаида Дмитриевна. – Значит, из-за него убили Афанасия! Значит, я не виновата, вы понимаете?

– А кто это мог сделать, как вы думаете?

– Да кто угодно! Какой-то бандит, вор, кто угодно! Такой большой камень и толстая золотая цепочка! – возбужденно восклицала Зинаида Дмитриевна, и лицо ее обретало тень прежней привлекательности.

– А разве Афанасий Петрович часто показывал посторонним свой медальон? Многие знали о его существовании?

– Нет, что вы! Никто! Он его всегда прятал. Даже когда к врачу ходил, надевал на медальон специальный мешочек из черного бархата и подвязывал его вместе с цепочкой шелковым шарфом, и никогда никому не позволял трогать медальон, и даже когда мы с ним после свадьбы ездили на море, в Ялту, Афанасию путевку дали от Союза писателей, так вот, он сперва даже на пляж не хотел идти, и все из-за медальона. И только когда пригрозила, что пойду одна… не могла же я в номере все время сидеть? Это же море! – пояснила Зинаида Дмитриевна. – Он только тогда согласился пойти, и то замотал медальон с цепочкой в мою косынку, а потом сверху завязал шелковый шарф и таким пижоном ходил по пляжу.

– Ну вот, а вы говорите, кто угодно, – мягко пожурил ее майор. – Выходит, украсть его мог только тот, кто о нем знал, а кто это мог быть?

– Не знаю, – заметно сникая, пробормотала Зинаида Дмитриевна. – Может, кто-то и знал. Например, точно знала Анфиса или Петя тоже знал, а может, кто-то из приятелей. Афанасий иногда напивался, при мне, правда, не часто, но при прежней жене, говорят, пил много. А спьяну чего не сделаешь? Да и по бабам он любил гулять, даже мне пытался изменять, да, видно, возраст уже не тот, сил не хватало, – с презрительной неприязнью пояснила Зинаида Дмитриевна.

– А разве у Петра Зыкова был резон красть медальон? Он бы, наверное, и так ему достался как продолжателю рода? – пересиливая себя, продолжал допрос майор.

– Не знаю. Может быть, – пожала плечами Зыкова. – У них с отцом были плохие отношения. Я никогда в это не лезла, но виделись они редко, даже не созванивались. По-моему, Афанасию было наплевать на сына. Там больше Анфиса беспокоилась.

– Ну а Анфиса Тихоновна могла убить вашего мужа из-за медальона? – через силу спросил майор, глядя на Зыкову исподлобья.

– Анфиса могла все! Она терпеть меня не могла, я сколько раз говорила Афанасию, давай ее выгоним, найдем другую домработницу, а он ни в какую. Это родня, я ей