– Я принесла вам угощение, – сообщила Астрид, достала из сумки какие-то пакеты и помахала ими.

– Сэндвичи, – не угадала Мэри и улыбнулась.

– Я все положу у вашей кухни, – сказала Астрид, убирая буханку в фольге обратно в сумку. – Жаль, что так случилось с Барбарой.

– Да, Барб, – произнесла Мэри.

Мать Астрид умерла тридцать лет назад, раньше Расселла, раньше его родителей, раньше всех, кто что-то значил в ее жизни. Какой тошнотворный, жуткий сюрприз, сразу понимаешь, что смерть выдергивает людей безо всякого списка и очереди, хотя все это уже не раз доказано и голодом, и геноцидом, и автомобильными катастрофами. Мама всегда казалась старше своих лет, но старухой она не была. Астрид вдруг задумалась: а что сказала бы ее мама насчет ребенка Портер, насчет Берди, насчет ее обновленной кухни, цветов, которые каждое лето цветут в ее саду? Сейчас мама и Расселл располагались в ее голове где-то по соседству, в каком-нибудь далеком норвежском фьорде или на Фиджи, туда ей просто не добраться физически, а разница во времени такая, что и звонить неудобно. И все же оба они жили в ее мозге, иногда Астрид просыпалась среди ночи и думала, вот сейчас надо поднять трубку и позвонить им, вдруг удастся дозвониться?

– Я влюблена, – сказала Астрид.

Мэри кивнула и улыбнулась.

– В женщину.

Мэри снова кивнула. Мужчин в здании практически нет, разве что сотрудники, их не больше дюжины. Может, в этом вдовьем королевстве все подруги Мэри – лесбиянки со стажем? Если разобраться, все женщины за сорок – мужененавистницы. Мужья нужны им, чтобы помогать по дому, а еще зачем? А когда мужья потихоньку умирают, женщины все равно остаются один на один с жизнью, и кому какая разница, кто с кем спит, кто к кому прижался или обменялся поцелуем за чашкой кофе? Никому и никакой. Осмелев, Астрид решила, что разговор можно продолжить.

– У моей дочери будет ребенок от призрака, – сообщила она. – Не от настоящего призрака, но из негативного пространства, без отца.

Мэри кивнула и что-то промычала.

Давно ли Мэри Бадж держала в руках ребенка? Человек живет долго, все, что ему приходится испытать на своем веку, не поймаешь ни в какую сеть. Интересно, что Мэри помнит? Помнит ли свою свадьбу? Отроческие годы? Как у Барбары выпал первый зуб, как она сунула под подушку свои первые два доллара, хрустящую купюру, прямо из банка?

– Мы с вашей дочерью не очень ладили, – призналась Астрид. – Но знали друг друга давно. – Она не продумала, что скажет Мэри, но сейчас, по ходу разговора, поняла, что именно Мэри должна узнать, или по крайней мере услышать. – Она не всегда мне нравилась, но она была хорошим человеком. Так что вы прекрасно воспитали дочь.

Ведь это же самое главное, правда? Не важно, есть ли у Астрид другие достижения в жизни, но она пополнила эту планету тремя человеческими существами. Стало ли от их присутствия на земле лучше? А от ее? Барбара пыталась как-то улучшить жизнь, по-своему, назойливо совала нос в чужие дела – праведница, одним словом. Может, это признак старости, когда вдруг понимаешь, что люди, которые всегда казались тебе выскочками, были правы, а сама ты сделала совсем мало?

– Да, Барб, – проговорила Мэри.

Веки ее отяжелели, кажется, сейчас уснет. В дверь легонько постучали, с лекарствами на подносе вошла сестра.

– Мэри, у вас гостья, – воскликнула сестра добрым голосом. Потом тронула Астрид за плечо. – Мэри в это время обычно кемарит, вы уж не обессудьте.

– Ухожу. – Астрид поднялась, погладила Мэри по руке. – Очень жаль, что с Барбарой так вышло.

Сестра решительно взяла Астрид за локоть и вывела из комнаты.

– Мы не знаем, понимает ли Мэри, что случилось с дочерью, – сказала она.

– Ясно, – кивнула Астрид.

Вот дура, надо было сначала проверить! Выяснить, что` Мэри известно, расстроит ли ее этот визит, собьет с толку. Сестра все еще держала Астрид за локоть, тут и великодушие, и ответственность, эта женщина привыкла поддерживать людей, которые плохо стоят на ногах, помогать тем, кто не хочет или не может просить о помощи. Астрид даже на миг захотелось, чтобы ноги ей отказали, наверное, здорово – упасть и быть спасенной. Однако она не стала экспериментировать.

– Я ей кое-что принесла, – вспомнила она.

– Мэри вам очень благодарна, – заверила сестра и открыла дверь на выход.

Под потолком вовсю гнали холодный воздух кондиционеры. Чуть дальше по коридору сидела женщина в коляске, Астрид ей помахала. Все старушки выглядят одинаково, как новорожденные за стеклянной перегородкой в люльках – все на одно лицо. Интересно, будь Барбара Бейкер жива и сейчас появись из-за угла, как бы Астрид поступила? По правде говоря, она думала о Барбаре все эти годы, совсем не только после ее внезапной смерти. Смерть Барбары – прыжок в воду, но вот уже двадцать лет Астрид следила, как Барбара подпрыгивает на трамплине.

Люди раскрывают тайну своей сексуальной ориентации, будто это нечто одноразовое и говорит лишь о том, с кем тебе нравится заниматься сексом – и точка. Только ведь это не все, что надо сказать. Увы, люди боятся. Астрид прикоснулась рукой к прохладной стене, удержать равновесие.

В четырнадцать лет Эллиот был мал для своего возраста. Он учился в девятом классе, играл в баскетбольной команде, получал хорошие отметки и, насколько могла судить Астрид, имел популярность. Никаких проблем. Другое дело Ники – тот заснул за рулем ее машины, возвращаясь под винными парами с вечеринки, и чуть не убился. У Портер тоже все происходило не просто, превращение в девушку давалось ей нелегко, однако Эллиот шел по первому списку, был в своем классе подлинным достоянием. И когда ей позвонила Барбара Бейкер, Астрид удивилась.

Барбара в то время отвечала за переход школьников через дорогу, не на углу начальной школы, а в двух кварталах дальше, там фактически мертвая зона, река и железнодорожные пути. То есть бойким место не было, и Астрид никогда не могла взять в толк, зачем ее вообще туда поставили. Барбара позвонила, чтобы сказать: она видела, как Эллиот и его друг Джек – красивый блондин, футболист, сын преподавателей, которые устраивали приемы и слушали Майлса Дэвиса на виниловых пластинках, – играли среди скал у реки. Там ведь очень опасно, сказала Барбара. С виду все тихо, но течение сильное. Она подумала об их же благе. Подошла к ним поближе, они ее не заметили. Шумела река, грохотали поезда, подросткам казалось, что они – одни в целом свете. Барбара была еще молодой, господи, если Эллиоту исполнилось четырнадцать, ей – где-то за сорок, как и Астрид, и за каким чертом двум подросткам обращать внимание на какую-то тетку? Короче, они ее не видели и видеть не желали. Она подошла ближе, сказать «ребята, хватит дурачиться», и тут поняла – они целуются.

Санитар вез по коридору ящик с мусором и помахал Астрид свободной рукой. Она дала ему дорогу и поспешила к выходу, к массивной и тяжелой двери – сидите внутри, люди добрые. Астрид толкнула ее и, споткнувшись, выбралась в яркий солнечный день. Она и забыла, что на улице жара, но уже поздно, ноги сами вывели ее наружу. Она села на ближайшую скамеечку, возле женщины с портативным кислородным баллоном.