Разместившись, Аркадий пожелал нам спокойной ночи и лег спать. Мы же, шепотом проговорив до наступления ночи, тоже последовали его примеру. К какому выводу я пришел в результате этой встречи? Художники очень интересный, но крайне обидчивый народ. В поезде один день мало отличается от другого. Сон, завтрак, сон, обед, сон, ужин, сон. В перерывах можно болтать с соседями, а можно читать книжки. Когда я проснулся, Инга еще спала, а Аркадий смотрел фильм на ноутбуке.

— Доброе утро, — поздоровался я с ним и пошел умываться.

В коридоре стояла молодая девушка, с ног до головы одетая в черное. Она мельком посмотрела на меня и отвернулась.

— Все хорошо? — обратился я к ней. — Вам помощь не нужна?

— Нет, все в порядке, спасибо.

Она прятала лицо, словно боялась, что я ее узнаю. Я пожал плечами и пошел в тамбур, чтобы поговорить с мамой по телефону. Она рассказала о папином повышении, о своих сотрудницах — она постоянно мне сватала то одну молоденькую коллегу, то другую, — но в целом сказала, что все хорошо. Вернувшись в купе, я не обнаружил Инги.

— Девушка просила передать, что вы были чудесным собеседником, и попросила извинить ее за то, что не смогла попрощаться, — улыбнулся Аркадий. — Сказала, долгие проводы — лишние слезы.

— Что ж, спасибо и на этом, — вздохнул я.

Мне вдруг стало очень грустно: так всегда бывает, когда уходит человек, к которому ты сильно привязываешься.

— Не расстраивайся, друг, тяжело расставаться с теми, к кому привык, кто тебе нравится. Я все прекрасно понимаю, но дам тебе совет: отпускай людей, радуйся за них, и тогда самому будет проще.

— Легко сказать.

— А еще легче сделать. Ты глубоко ошибаешься, если считаешь, что сказать легче, чем сделать.

— Ну хорошо, а что тогда проще: сказать, будто я могу поднять сто килограмм, или действительно их поднять?

— А что проще: извиниться или написать сообщение с извинениями?

Я призадумался. Ну действительно же, написать сообщение проще.

— Да и к тому же, молодой человек, если совесть ваша чиста, то и поднять сто килограмм вам будет проще, нежели похвастаться, а потом не суметь подкрепить свои слова делом.

— Тут вы правы. — Я помолчал, а потом решил задать Аркадию вопрос: — Вот скажите, как тогда взять и отпустить человека? Нельзя же просто сказать: «Человек, я тебя отпускаю»?

— Сказать-то можно, но это вряд ли поможет.

— Вот тогда объясните, как это сделать.

— Смотря что ты рассчитываешь получить. Ты действительно хочешь отпустить человека? Готов принять тот факт, что он будет далеко от тебя и ты все время станешь за него переживать, ждать звонка или звонитьсам? Или же ты хочешь забыть человека, чтобы о нем остались только хорошие, а может, наоборот, плохие воспоминания?

— Ну, даже не знаю…

— Первый вариант хорош для близких, по-настоящему близких людей, например родственников. Так мать отправляет сына в армию или смотрит, как дочь покидает родной дом. В таком случае обе стороны знают истинную причину расставания. Они понимают, что расстаются не навсегда, что дома их всегда ждут. Это их греет изнутри.

— А второй вариант?

— Второй вариант как раз про влюбленность. Не любовь, прошу заметить, а именно влюбленность. Влюбленный человек совсем не дружит с головой, им руководят эмоции, чувства превращаются в зависимость. Один человек целиком и полностью начинает зависеть от другого, от того, кто вызывает в нем эти эмоции. Когда влюбленные расстаются, у них начинается самая настоящая ломка, они пытаются сделать все, чтобы еще хоть немного побыть рядом. Если же влюбленные на самом деле расстаются, то они либо забывают со временем о своем чувстве, либо ищут спасения в другом. Кто-то влюбляется в свое дело, работу, кто-то находит себе другую девушку или парня, иногда и не одного. Но поиск замены и есть спасение. Вот тебе, например, понравилась Инга, но завтра ты про нее уже и не вспомнишь, особенно если встретишь другую симпатичную девушку и начнешь с ней мило беседовать.

— Но это же неправильно!

— Друг мой, основная проблема таких юных людей, как ты, — это недостаток жизненного опыта. Конечно, пока ты общаешься только с одной девушкой, ты будешь считать такую манеру поведения единственно правильной, но если твоя жизнь сложится так, что тебе придется часто менять спутниц, то ты просто не будешь успевать во всех влюбляться. И тогда ты уже не сочтешь происходящее неправильным, ибо правильность зависит от моральной нормы, а при таком раскладе она у тебя изменится.

Я задумался над его словами и понял, что от такого количества информации у меня разболелась голова. Сон для меня панацея от всех болезней и бед. В детстве я имел привычку: стоило мне нахулиганить — разбить тарелку, подраться или украсть жвачку в магазине, — я тут же по возвращении домой ложился спать. Я знал, пока я сплю, меня никто не будет ругать. А на следующий день родители либо забывали меня наказать, либо, уже порядком остыв, спокойно объясняли, почему я был неправ. Мама всегда говорила, что я, сам того не ведая, поступал очень хитро. Когда ей рассказывали, что я нахулиганил, она злилась и шла ко мне с ремнем, но, когда видела, как сладко я сплю, у нее рука не поднималась меня разбудить, а потом уже и наказывать не хотелось. Поэтому я зарубил себе на носу: когда мой ребенок будет шалить, то сначала нужно остыть, а уже потом пытаться с ним объясняться.

Ночь казалась невероятно длинной, я не сразу смог уснуть, чего нельзя было сказать о моем соседе. Сначала у меня болела голова от его рассуждений, а потом от его храпа, но в конце концов мне все же удалось уснуть. Есть что-то волшебное в поездах… Стук колес, мерцание фонарей, проносящихся мимо, — все это создает особую, уютную атмосферу, в которой ты чувствуешь себя максимально спокойно и в полной безопасности. Темный мрачный лес, полная тишина. В воздухе пахнет, как в бане, словно на камни брызнули эфирное масло хвойного леса. Тепло и сыро, видимо, недавно прошел дождь. Я оглядываюсь по сторонам, но никого не вижу, лишь лунный свет таинственно мерцает между ветвями. Я понимаю, что оказался в самой чаще и надо бы отсюда выбираться. Продравшись сквозь заросли, я вышел наконец к дороге, освещенной луной. Она вела, казалось бы, в никуда, не было видно ни конца ее, ни края. Тогда я просто пошел вперед, брел, спотыкаясь о корни и ударяясь о низко свисающие ветви. Плюс ко всему я собрал почти всю паутину, которая только