Урала охотничьего нюха не занимать! Может быть, и мне кое-что перепало по отцовской линии. Правда, я больше чувствую людей, чем диких животных… Что же касается места службы, – от «Четвертого» на расстоянии разило «Конторой», как мы называли Комитет госбезопасности. От лисы не может пахнуть, как от волка! Даже в облике, хотя все мы ходили в одинаковой камуфле без знаков различия, у него просматривалось нечто специфическое, а был еще запах ваксы и одеколона – обязательно не такие, как у всех, старательно ухоженная прическа, манера курить и даже к месту и не к месту надевать темные очки…

«Первого», белобрысого, я «определил» в МВД. Тогда только-только при этой организации была создана УРОН – учебная рота особого назначения, предтеча грозного «Витязя». Наверняка парень представлял именно ее. На тыльной стороне левой ладони у него был выколот белый голубь. Очень популярная в те годы птица. Как же, символ мира! А для посвященных – эмблема внутренних войск Московского округа. Видимо, полещук там сначала проходил срочную службу, а затем поступил в училище МВД. Откуда уже попал в спецназ.

(Наверное, в действительности все было совсем не так, да и вряд ли спецслужбы могли допустить прокол с наколкой, но в двадцать два года люди редко сомневаются в правильности своих умозаключений!)

Третий – Кавказец, – скорее всего, мой брат-армеец, только не «морской дьявол», а сухопутный коллега или лихой воздушный десантник.

Он самый разговорчивый из всей компании. Остряк, балагур, – жаль, что нам нельзя пообщаться в неформальной обстановке…

Глава 22

Когда мы с Мисютиным, понурив головы, брели в «стойло», как здесь называют прогулочный дворик, представляющий собой ту же камеру, только больших размеров и с открытым «верхом» (вместо потолка здесь были хитросплетения из колючей проволоки и арматуры – вот откуда пошло выражение: небо в клеточку), навстречу по коридору вели человека, лицо которого показалось мне знакомым. Грубейшее нарушение режима, – но как я понял, здесь не обращают внимания на такие «мелочи». Мужчина несколько раз обернулся в нашу сторону, и я встретился с ним глазами. Как мне показалось, в его взгляде таилась плохо скрываемая угроза.

Бог ты мой, какая встреча! Это же один из четверки, с которой я устроил разборку в рождественскую ночь!

«Изотова найти они не смогли, сынка высокопоставленного чиновника – трогать не посмели, Кравченко в больнице, остался этот лошок. Вот следователь Перфильев и приказал “закрыть” его, чтобы выведать, кому принадлежал “Стечкин”, – догадался я. – Кто ищет, тот всегда найдет… Только смотрите, не перестарайтесь, Яков Михайлович! Вместо бандитского вознаграждения можно схлопотать пулю, если станете нам поперек дороги…»

От прогулок мы не отказывались никогда. Даже в лютые морозы, которые в этом году были через день. Погода просто насмехалась над жителями нашей страны: сегодня – минус двадцать, завтра – чуть ли не оттепель! Таких природных катаклизмов в Питере не было давно.

Обычно «прогуливающиеся» стараются не столько подышать один час свежим воздухом, сколько вдоволь накуриться. Ни я, ни Барон не были подвержены этой дурацкой привычке, поэтому, набрав полные груди кислорода, просто расхаживали по «стойлу», пялясь в зимнее небо, густо увешанное облаками разной конфигурации.

«Эх, превратиться бы в облачко да уплыть подальше от этого мрачного серого здания», – наверняка подумал Мисютин, и, рубанув ладонью морозный воздух, прошептал, чтобы мог слышать один я:

– Все равно смоюсь!

Впрочем, если бы мы разговаривали во весь голос – нас бы все равно никто не услышал. «Вертухаи» остались за дверью, а граждан из других камер выпускали подышать воздухом в другое время.

Всем вместе гулять одновременно нельзя. Еще бунт поднимем!

Глава 23

…Я-то знал, что никакого убийства не будет. Вечером «приговоренных» заменят манекенами, наряженными в одежды намеченных жертв, начинят собачьими кишками да кровью животных – и заставят нас потрошить их.

Подобное, как я уже говорил, проделывали со мной в Балхаше три с лишним года назад. Только тогда, в 1976, манекен нарядили в форму американского летчика. Мол, его, тяжелораненого, взяли в плен наши союзнички то ли в Никарагуа, то ли на каких-то островах и передали в центр. Тогдашним заданием предусматривалось сначала обыскать этого парня, якобы измордованного неквалифицированным допросом третьей степени, а потом прикончить, чтобы не мучился. Такие милые забавы. Некоторым, особо чувствительным, даже предлагали прополоскать покойнику кишки – вдруг сожрал пилот что-то ценное перед тем, как угодить в плен! И никто, поверьте мне, не усомнится в необходимости такой процедуры, никто сгоряча не раскинет мозгами, что, если бы американец и проглотил какую-нибудь важную цидулку – то давно бы вывалил ее во время длительного перелета в Союз!

Но сейчас, наверное, задание будет простое – мол, аккуратно прикончить, да и точка.

Так и случилось.

Как только стемнело, группу «Z» в полном составе собрали у коттеджа. В тот вечер Кавказцу пришлось первым «привести приговор в исполнение».

– Работать сегодня будем с холодным оружием! – приказал Иванов и кивнул на манекен, прислоненный к стене дома.

Кавказец без раздумий бросился вперед и проткнул десантным ножом чрево «приговоренного». Сразу видно – парень, как все горцы, в ладах с булатной сталью.

Манекен начал сползать по стене. Из распоротого брюха потекла кровь, полезли внутренности.

Клянусь: все это было подстроено специально, чтобы еще раз как следует пощекотать нервы «Первого». Беднягу-полещука, постоянно находившегося рядом со мной, чуть не стошнило. И когда сразу после этого он услышал свой порядковый номер – мгновенно лишился чувств.

Заставлять его не стали. Объявили «Четвертого».

К тому времени совсем стемнело, и уралец конечно же не мог заметить, что «смертник» не шевелится и не собирается оказывать сопротивление. Удар пришелся в самое сердце. Довольный собой гэбэшник с гордо поднятой головой вернулся к «членам жюри», один из которых, наверняка представитель той же Конторы, в знак солидарности крепко пожал ему руку.

Настала моя очередь. Не стану кривить душей – хотелось выкинуть какой-то очередной фокус, например, метров с двадцати метнуть нож в горло «приговоренного», но я сдержался и сделал как все – подошел к манекену и с улыбкой на устах проткнул его ножом. Как ни в чем не бывало вернулся на свое место. Ни один мускул не дрогнул на лице.

И судьи по достоинству оценили настоящий профессионализм. Как я узнал впоследствии – за хладнокровие в тот вечер мне снова поставили наивысший бал…

Через несколько дней пришла пора подводить итоги. Учитывалось мнение всех: Профессоров, «членов жюри», лично Ивана Ивановича, самих спецназовцев. Каждому члену группы «Z» предложили определить места в табели