– Родители?

– Отец – Филипп Дмитриевич, умер в шестьдесят девятом году от инфаркта. Мать – Нина Васильевна, бывшая медсестра, ныне пенсионерка. В семьдесят восьмом вышла замуж за Рудковского Виктора Васильевича, строителя.

– Судимости?

– Пока не судим.

– В чем обвинялся?

– Нанесение легких телесных повреждений, статья сто двенадцать уголовного кодекса Российской Федерации, ношение оружия, статья двести восемнадцать. Кстати, обвинение не подтвердилось.

– Молодец. Так и будешь отвечать… Образование?

– Институт физической культуры имени Лесгафта. Педфак. Окончил в восемьдесят четвертом… Там же числился на работе. Кроме того, подрабатывал тренером по подводному и надводному плаванию, давал консультации бойцам спецподразделений по различным видам боевой подготовки. В девяносто первом защитил кандидатскую диссертацию: «Влияние длительного пребывания под водой на организм человека»… Художник-эзотерист… – (Барон с трудом выговорил последнее слово, но так старательно с трудом, что я снова засомневался: действительно он ничего не знает про эзотерику или опять прикидывается шлангом?) – четыре персональные выставки, две в Санкт-Петербурге, по одной в Москве и Свердловске. Только кому это надо? О таком не спрашивают!

– А вдруг?

– Ладно, мучитель, давай дальше…

– Семейное положение?

– Вдовец. Жена Наталья, тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения и дочь Кристина, восемьдесят второго года рождения, погибли двенадцатого сентября девяносто седьмого года…

В очередной раз без заминки выпалив эти безрадостные для меня факты, Мисютин изрек с неподдельным состраданием и сочувствием:

– Вот теперь я знаю, как отблагодарить тебя, если наша затея удастся.

– Как?

– Помогу найти убийцу.

Именно такие слова я мечтал услышать! Именно для такой помощи и была задумана вся комбинация.

По всем данным, которые удалось собрать, получалось, что к расстрелу моей семьи причастны боевики из банды Кузнеца – смертельного врага моего нового знакомого. Но действительно ли так, кто инициатор и почему, выяснить не удавалось. Оперативные мероприятия компетентных органов, равно как и мое собственное расследование, ни к чему не привели. Все, что мы делали, было с нашей, легальной стороны или через старую агентуру – а группировка Кузнеца оставалась пока не «прозрачной» для представителей закона и посредников, и весьма осторожна была в контактах. Перепробовав прежние средства, я решил, что надо поискать информации на «черной» стороне, а затем, по логике, что добиться правды мне поможет Мисютин.

Почему именно он? В принципе мне было все равно, с кем разделить миссию возмездия. Просто Барон оказался самым влиятельным из противостоящих Кузнецу бандитов, угодивших в сети правоохранительных органов в данный период. И к тому же у него была отменная агентура во всех преступных группировках еще со времен былой славы.

Используя все свое влияние, я повернул дело так, чтобы его без проволочек провели через суд, отвесили максимальный срок и в ожидании этапа направили в «Кресты». Прямехонько в мои лапы.

Конечно, проще бы было «подселить» меня к нему в СИЗО-2 на Шпалерной, но такой вариант нас не совсем устраивал – уголовники с большим подозрением относятся к тем, кого бросают к ним в камеру, видя в каждом из таких «клиентов» ментовских стукачей. Зачастую их подозрения вовсе не безосновательны. Еще не перевелись на Руси желающие за три доллара провести сутки в чужой камере. И получить спецпайку еще на два «баксика».

Можно было попробовать действовать совсем напрямую – самому внедриться в банду Кузнеца, но этот путь мы посчитали слишком рискованным. Ее главари могли бы признать во мне человека, на которого покушались в сентябре, и натравить другого киллера. Тот не промахнется…

Вот почему я поставил на Мисютина. И пока что Барон оправдывает мой выбор…

Глава 26

После победы в «соцсоревновании» Иван Иванович еще больше зауважал строптивца Шнобеля и не пропускал случая побеседовать со мной по душам.

– Ну что, старина, надумал? – такими словами он встретил меня на этот раз.

– Что, пришло время возвращаться домой? – как всегда, когда генералу этого хочется, я легко угадываю ход его мыслей.

– Да.

– Приказы выполняют, а не обсуждают.

Иванов рассмеялся. И ошарашил меня нестандартным ходом.

– Вот тебе пять тысяч – мамке на кооператив. Возвращайся в свою квартиру – и живи спокойно. Женишься, детишки пойдут – тогда подсобим еще, расселим соседей, будешь отдельно жить с семьей в самом сердце Питера.

– Спасибо, Иван Иванович!

Жадности при виде денег я никогда не испытывал. А тут прямо комок к горлу подступил и чуть не перекрыл мне кислород. Где же это видано – такие деньжища! Мама всю жизнь в медицине лямку тянет – и никакого просвета. Вместе с отцом, умершим десять лет назад, умерли все надежды на расширение жилплощади. Пока я в армии служил, она вышла замуж за строителя, ему что-то обещают в новых микрорайонах, но обещанного в нашей стране надо ждать даже больше, чем три года. Эх, вернуться бы к ней сейчас да с этими деньгами – вот бы радости было!

А товарищ Иванов ведет дело дальше:

– В институт поступишь. Имени Лесгафта. На педфак…

– Не потяну, Иван Иванович… Горький опыт имеется…

– Ты про университет?

– Так точно. Вы откуда знаете?

– Мы, Кирилл, все знаем… И про фарцовку тоже. Вплоть до того, каким отделением милиции задерживался и когда. А в институт поступишь без осложнений. Такого богатыря они вне конкурса примут.

– А как же Академия, товарищ Иванов?

– Не переживай. Наша Академия – особая. Сам знаешь. Там словоблудия не любят. Некоторые, особо ответственные задания, получишь конспиративными путями. Я дам тебе адрес, по которому будешь высылать контрольные. Обычная квартира, ее хозяин в наши дела не посвящен… Какое отделение связи ближе всего к тебе?

– Двадцать второе. П-22.

– Забронируешь абонентский ящик для документации. Деньги – зарплату, премиальные, будешь получать «до востребования». Чтобы как-то оправдать частые денежные переводы – займешься творчеством… Начнешь писать стишки и посылать их в разные редакции.

– Но я в этом деле профан.

– Не волнуйся – поможем. По тюрьмам знаешь сколько непризнанных гениев сидит?

– Вдруг они признают свою поэзию, выйдя на волю?

– Эти никогда не выйдут…

Впервые за время нашей беседы я растерялся. Не хватало мне в светлом будущем обвинений в плагиате! Поэтому промямлил:

– Давайте я лучше рисовать буду…

– Умеешь?

– Во всяком случае, лучше, чем писать стихи. Художественную школу закончил. На выставках детского творчества брал призовые места.

– А сейчас? – спросил Иван Иванович, явно просчитывая варианты.

– Когда есть время, малюю какие-то квадратики, кружочки… Это меня успокаивает, сосредотачивает, концентрирует внимание…

– И видишь в этом какой-то смысл?

– Да. Вижу…

Иван Иванович объяснений не потребовал, но, если бы потребовал, мне пришлось бы туго. Если то, что