Мне хотелось повалить ее на пол и долго бить головой о ее драгоценный мраморный камин.

— А тебе как кажется? — Я подтянула колени к животу, под свитер, и вытащила руки из рукавов, ждала, когда она скажет: «Убери ноги со стула», но она промолчала. Я аж задыхалась от ненависти к ней.

— Эти французы едят лягушачьи лапки, — сообщила бабуся, указывая вилкой на экран. — Вот уроды!

— Он не француз, я тебе уже говорила. Это же он ведет «Вечерние новости».

— Все равно француз. Посмотри на его нос.

Сколько мне еще жить в этом дурдоме? Пока сама не сойду с ума?

* * *

Когда зазвонил телефон, я была в своей комнате — снова примеряла одежду.

Я размышляла о том, что не так уж плохо выгляжу для своего возраста. По крайней мере, когда по телевизору показывают обычных женщин, многие выглядят гораздо хуже. Вены у меня не просвечивают, не то что у некоторых — просто географическая карта. И зубы все свои. Надо смотреть правде в глаза. И во всяком случае, я уверена, с парой миллионов в банке и личным тренером можно выглядеть как Дженнифер Анистон. Я не толстая… ну, не настолько толстая, чтобы меня такой называли. Сорок восьмой размер — это еще не толстая. Я втянула живот, повернулась туда-сюда. Вот так очень даже ничего. Если бы я могла простоять в такой позе до конца жизни, меня бы считали худенькой. Я одарила сама себя ослепительной улыбкой и изогнула брови. Потом наклонила голову и изобразила томный взгляд — неплохо. Если бы я выпустила свой альбом, то именно в такой позе и сфотографировалась бы для обложки.

Я взбила волосы (они у меня по плечи, обесцвеченные — правда, уже чуть-чуть отросли и у корней темные) и накрасила губы блестящей помадой. «Вот видишь, — сказала я сама себе, — если бы у тебя было время за собой ухаживать, ты могла бы выглядеть вполне прилично». Но разве это возможно с моей мамой и Шарлоттой? Иногда мне кажется, что они просто сговорились! Только я достану пену для бритья, как тут же что-то случается и приходится срочно бежать им на помощь, а пена возвращается в шкаф. Слава богу, что есть на свете непрозрачные колготки!

Шарлотту бы инфаркт хватил, узнай она, сколько я трачу на каталоги. К счастью, их покупаешь в рассрочку. Ну и что, что мне никогда больше не будет тридцать, зато у меня красивые ноги. На кровати лежали новые вещи. Правда, чтобы так одеться, надо будет побрить ноги. Видели бы вы лицо Шарлотты, когда она меня в этом увидела. Конечно, удивилась, что ее мать может иногда прилично выглядеть. Будет знать, как врываться без стука.

У самой одни секреты! Есть ведь девочки, которые разговаривают по душам со своими матерями — я такое видела в «Триша»[15], — но Шарлотта просто устрица какая-то. Никогда не поймешь, о чем она думает. Хотя, если уж быть честной до конца, то не особенно и хочется это знать. И в любом случае, ее мысли не стоят того, чтобы устраивать очередной скандал. Она готова сожрать всех с потрохами только за то, что у нее решили спросить, чем ей намазать тост. Что же будет, если начать выпытывать про личную жизнь?

В нашем доме вообще все время по минному полю ходишь.

А этот мальчик — красивый, но наглый — мне не слишком нравится. Кажется, его зовут Пол и он тоже учился в начальной школе Святой Марии. Я его видела всего два раза и то не успела с ним тремя словами переброситься, как она потащила его к себе. И что я могла ему сообщить? «Руки прочь от моей дочери, пока она не получит образование!» За такое она бы мне спасибо не сказала.

Мне хотелось ее утешить: «Подумаешь, без него тебе будет только лучше», — но из моих уст это бы прозвучало лицемерно. Господи! Мы на пороге третьего тысячелетия, а женщина все еще не человек, если рядом с ней нет мужчины. По крайней мере, так показывает мой опыт.

В общем, телефон зазвонил как раз тогда, когда я мерила «наряд для воскресного ужина в неформальной обстановке с мистером Фэрброзером». Шарлотта трубку не возьмет, потому что слишком расстроилась, а бабуся — потому что все равно по телефону ничего не слышит. Он звонил, а я все пыталась справиться с верхней пуговицей блузки. «Достали!» — рявкнула я своему отражению. Соблазнительная девица исчезла. Лицо стало резким и злым, а волосы наэлектризовались.

— Телефон! — закричала бабуся снизу.

Я сдалась. Надела тапочки и побежала по лестнице. Звонила какая-то дама из отделения социальной службы в Болтоне.

— Мы хотели кое-что уточнить. Вы, видимо, не заметили одну страницу в заявке и не заполнили ее. У вас есть карточка социального страхования?

Я достала ее из ящика комода (бабка проводила меня невидящим взором) и вернулась к телефону.

— Я-то думала, вы мне скажете, что отыскали мою настоящую мать, — сказала я, зная, что это глупо. Я ведь всего неделю назад заполнила заявку.

Дамочка коротко хихикнула.

— Мы должны сначала получить все ваши данные и вынести решение. Затем вам назначат встречу с нашим консультантом. Иначе нельзя.

— И сколько это займет?

— Мы вам позвоним в течение двух-трех месяцев. Если же нет, позвоните нам сами.

— Через два-три месяца?

— Таков порядок.

— А быстрее никак?

— Мы сейчас очень загружены.

«А кто не загружен?» — чуть было не ответила я.

Только я повесила трубку, как в коридоре появилась бабуся. Она уже пришла в себя. Оглядела меня С головы до ног.

— У-у. Просто кукла! Ну-ка повернись. Прекрасно выглядишь, когда захочешь. И почему ты никогда не носишь платья? — Она задумчиво погладила рукав. — Тебе бы сюда хорошие туфли. Только у тебя как-то голова не в порядке.

— Кто бы говорил! Если у кого-то в этом доме голова и не в порядке — так только у тебя. Так, я сейчас пойду наверх, переоденусь. А ты смотри телевизор и не трогай чайник, пока я не вернусь.

* * *

Чудо! Настоящее чудо! Вернее, даже два чуда, только одно совсем пустяковое. Страшная участь меня миновала. Жизнь началась заново. Можно открыть шампанское. Можно глубоко вздохнуть.

Нас собрали в зале в честь окончания семестра. Сначала была проповедь, какой-то бред о том, что в аду приходится есть шестифутовыми палочками — откуда они только берут такую чушь? Потом объявили результаты футбольных и хоккейных матчей, потом вышла какая-то девочка из седьмого класса, получившая медаль за соблюдение правил дорожного движения. Наконец началась напутственная молитва. Директор сложил ручки (каждый раз, когда он так делает, мне хочется треснуть его по голове), склонил голову, представив на всеобщее обозрение свою сальную макушку, и начал:

— Господи, ты ведаешь, как мне трудно сейчас…

И я молилась: «Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я не была беременна! Пожалуйста! Обещаю быть очень хорошей и с мамой, и с бабушкой. Обещаю изо всех сил готовиться к экзаменам. Обещаю никогда больше ни с кем не спать, по крайней мере до двадцати пяти лет, и даже тогда только с презервативом, противозачаточными и колпачком! Господи, ну пожалуйста! Аминь».