Я поймала себя на том, что говорю на бешеной скорости. Заставила себя остановиться и перевести дыхание.

— Должно быть, трудно было приглядывать и за отцом, и за матерью?

Мистер Фэрброзер начал что-то печально объяснять своим низким голосом. Я расфокусировала взгляд. Устала, слегка подташнивало. Через некоторое время я заметила, что он молчит.

— Простите.

— Вам плохо?

Держать глаза открытыми было неимоверно сложно.

— Нет. Все в порядке. Знаете, я рада, что мы с вами так приятно побеседовали, но мне, наверно, пора.

Страшно было даже подумать о том, чтобы встать и куда-то пойти. Будь моя воля, я бы заснула здесь же, прямо за столом. Я зевнула, как бегемот.

— Извиняюсь.

— Хотите, я провожу вас домой? Вы ведь сами не… Вы ведь очень устали.

— Ничего, я дойду.

Я потянулась к спинке стула и тут вспомнила, что забыла куртку в коридоре. Когда я выходила, погода была расчудесная.

— Вы без пальто?

— Да. В последнее время так потеплело. Просто не верится, что еще только апрель!

Дверь в паб открылась. Стряхивая с волос снег, вошли мужчина и женщина средних лет.

— Ничего. Я всегда ношу с собой дождевик, — объявил мистер Фэрброзер и принялся рыться в рюкзаке. Достал синий сверток. Развернул. — Судя по всему, лучше и капюшон надеть.

С некоторым трудом я просунула руки в рукава. Он помог мне застегнуться. «Бродяги» уставились на нас и довольно закивали.

— Значит, вы считаете, что можно одновременно любить и ненавидеть? — спросила я, когда он завязывал веревочки на моем капюшоне.

— Да. Иначе и быть не может. Что ж, вперед, в снега! — Он коротко сжал мою ладонь и повел меня к выходу.

— Это уже серьезно… — неожиданно пропела Селин Дион.

Мистер Фэрброзер бросил на меня удивленный взгляд и тем не менее открыл для меня дверь и помог выйти.

— Должна сказать… — начала я, но холодный воздух вызвал новый приступ тошноты. Я остановилась, опершись на стену.

— Вам дурно? Обморок? Держите голову вот так…

Я не разобрала конец предложения, потому что меня начало рвать водкой и орехами прямо на клумбу с анютиными глазками. Мистер Фэрброзер поддерживал меня за талию, а потом, когда я закончила, протянул мне носовой платок и отвернулся, давая мне возможность спокойно привести себя в порядок.

— Видимо, я что-то не то съела, — пробормотала я.

Он взял меня под локоть, и мы молча побрели сквозь снег к моему дому. Я чувствовала, что лицо у меня становится все краснее и краснее. Мокрая челка прилипла ко лбу. Ноги в не подходящих для такой погоды туфлях горели огнем. У ворот моего дома он быстро сказал:

— До завтра.

«Если я сейчас не вскрою себе вены… — подумала я. — Хотя это маловероятно: я так замерзла, что не смогу даже нож в руке удержать, да и вены все, наверное, съежились от холода, и их теперь не найти».

Я слабо улыбнулась. Он махнул рукой и исчез за снежными вихрями, как капитан Оутс[16].

Я побрела по дорожке к дому. Не успела еще дойти до двери, как на пороге появилась Айви Седдон.

— Замечательная вещь эти дождевики, правда? — прокричала она. — Мы в окошко увидели, что вы подходите. Давай быстренько к камину. И ты не могла бы проверить ее калоприемник, мне кажется, его пора… Я заварю чай.

* * *

Она проработала на фабрике совсем немного — недели две, но мне запомнилась как девушка с очень нелегким характером. В тот понедельник она не вернулась в цех с перерыва. Я нашла ее у мусорных баков. Она горько плакала.

— Это несправедливо! — всхлипывая, говорила она. — Стоит ему только снять штаны, и я уже залетаю. Мать убьет меня. Она думает, мы больше не встречаемся. Она опять повезет меня в Солфорд к тому доктору-иностранцу. Я этого больше не выдержу. В прошлый раз чуть не умерла. Все внутренности выворачивают. А потом целый месяц кровь идет! Я сбегу от них. Не дам больше никому и пальцем меня тронуть!

Я обняла ее за плечи.

— Все будет хорошо. Мы с Биллом об этом позаботимся, — пообещала я.

* * *

Мама просила снять белье с веревки и принести в дом, если начнется дождь. Обычно я на такие просьбы не реагирую, но в этот раз там висели мои лучшие джинсы. Поэтому, когда Айви закричала снизу, что пошел снег, я вылезла из-под одеяла и побежала на улицу. Торопясь спасти свои любимые джинсы, я совсем забыла про тостер на пороге, споткнулась о него — он заскакал по плитам двора. Из него посыпались крошки и еще что-то — кажется, опаленные клочки бумаги. Я стала стягивать вещи с веревки, не отцепляя прищепки, — пусть катапультируются на газон, если хотят. Потом перекинула белье через руку и пошла в дом. Холод собачий! По пути подхватила свободной рукой тостер, как мяч в американском футболе. Захлопнула за собой дверь и свалила все на пол.

— Нэнси говорит, что ты выиграла «рейнджровер»! — закричала Айви из гостиной.

— Ага, верно, — ответила я.

Ну и дурдом! Я стала внимательно разглядывать тостер.

«Дорогая миссис — обгорело

Представьте, чего только нельзя купить, если взять кредит в 10 000 фунтов! Можно приобрести новый… обгорело, и… обгорело, обгорело… или отправиться в путешествие, о котором вы давно мечтали».

Я вытащила остатки письма, нажала на педаль урны — пусть отправляется туда, к другим таким же письмам за неделю. Надо же, даже бабуле их присылают. И что бы она стала делать с десятью тысячами? Накупила бы лакричных леденцов? Только ей их нельзя, потому что от них у нее начинается полное безобразие с кишечником — точнее, тем, что от него осталось. Я перевернула тостер и потрясла. Оттуда, как конфетти, посыпались бумажки, но внутри еще что-то осталось. Взяв с сушилки нож, я поднесла тостер к окну. Там точно что-то есть — какая-то свернутая бумага. Я повернула его так, чтобы свет попадал внутрь. Наконец мне удалось подцепить листки ножом.

— Ты чего смеешься? — спросила появившаяся в дверях Айви. Она подошла к куче одежды и машинально начала складывать вещи на холодильник аккуратной стопкой. — Что тебя так развеселило?

— Долго объяснять, — ответила я, разворачивая обугленное сочинение по Китсу и глядя, как края осыпаются у меня в руках. Меня всю трясло. Я аж плакала от смеха.

— Я так люблю, когда ты смеешься! — прокричала бабушка. — У нее такой славный смех. Жаль только, в последнее время его нечасто услышишь.