рассказанной истории Орис все таки уловил, была она проста и извечна, что одному ересь, то другому — орудие божие. И вовсе не черное масло отыскал в этих пещерах камнетес Ястин, нашёл он совсем иное сокровище, нашёл и испугался, потому как в те времена сожгли бы его на костре, посмей он извлечь из недр хоть один сияющий камушек. Не оставила бы инквизиция камня на камне, стерла бы с лица земли и обе деревушки по берегам Черного озера, и Лики Святых бы не пощадила. Тогда еще свежа была память о бойне на Чандре и о безумии последних свободных кхамирцев.

Святым Ястин определённо не был, ему хватило хитрости и ума не просто найти источник черного масла, но и услышать голос Создателя в своей голове. Тем самым он создал необходимое церковникам чудо. По велению Престола возвёл здесь алтарь, а после монастырь, и самое важное — получил поддержку церкви и её деньги. Именно это позволило ушлому каменотёсу создать монашеский Орден и начать тайно разрабатывать берегонтовый рудник. Его мотивы остаются загадкой, как и то, что на самом деле стало причиной его смерти. Похоже, в какой-то момент страх настолько сильно овладел Ястином, что он, собрав всех своих приближённых братьев, заманил их в подземелье и взорвал вход. Так знания о тайнах берегонта были утрачены, последовавшая Великая смута спутала оставшимся ястинцам все карты и внутри Ордена произошёл раскол. Много позже, вероятно из-за обвалов, вход в подземные переходы снова стал доступен и какой-то любопытных монах спустился вниз и увидел чудо… Увидел и всё повторилось.

Кому-то ересь, а кому-то… Золото, много золота.

Берегонт камушек дорогой, и тут главное было найти того, кто будет его вывозить и продавать. Нивария создавалась как союз Свободных северных городов, а после превратилась в торговую гильдию, основой которой всегда были деньги и влияние, все знали кто кормит обнищавших герцогов из Белых Пустошей северного Велькора. Торговцы вполне могли закрыть глаза на любую ересь, лишь бы золото прибавлялось. Ниварские амбиции были хорошо видны на мастеровых картах, где рядом с каждым городом рисовались гербы гильдий и цехов, если положить рядом карты на последние десять лет, то будет отчетливо видно как Нивария двигается в своей экспансии с севера на юг и двигается очень бодро, поглощает один цех за другим, порождая монополию. Барахольщик очевидно хорошо разбирался в вопросах политики и денежных потоков, чего нельзя было сказать об Орисе, тот не знал об этом примерно ничего. Барахольщик вообще похоже во многом хорошо разбирался, например в современных веяниях науки и магии, потому как был уверен — покупатель находится в столице. Берегонт представлял особую ценность для науки, ведь изучив его свойства, можно было понять, как он блокирует магию Создателя.

От мысли об этом научном изыскании у Ориса внутренности замерзали. Страх утратить Дар шевелила волосы у него на затылке, это было хуже, чем потерять руку или ногу. Но еще он думал о том, как церковь использует магию против людей и что прямо у него под ногами лежит оружие против несправедливости, попади оно в нужные руки и мистификации, которую разыгрывает Церковь уже не одну сотню лет, навсегда придёт конец.

Кому-то оно ересь, а кому-то…

Всё утро от этой мысли Орис не мог прийти в себя. Барахольщик поглядывал на него вопросительно, но молчал. По утрам, как он сам выражался, его дело — барахло. Он копался в мешках и сундуках, разгребал завалы и составлял списки. Разобранное он распределял вдоль правой, пустой стены, подписывал и вешал бирку. На стене писал номер, чтобы потом проще было отыскать. Все утро в нему приходили, он учитывал все предметы и вещи, которые выдавал или принимал. А после шёл на свою смену в шахту. Смена эта длилась шесть часов вместо восьми, но еще у Барахольщика были выходные. Каждый Святой полумесяц он отдыхал и в шахту не спускался, лишь выдавал и принимал барахло. Откуда оно здесь взялось в таких количествах никто сказать не мог, но видимо когда-то эти ходы использовались, большие залы, которые сейчас лежали в руинах, сохранили следы пребывания людей. Скорее всего те же самые люди выбили и Святые Лики в скале снаружи.

Убежище? Хранилище? Святыня?

Ориса грызло любопытство пополам с тревогой. Он хотел найти ответы.

До дневной смены был еще час и грамард решил прогуляться. Никто здесь не ограничивал его перемещения, между залами не стояли решётки, не было охраны. Орис дошёл до крыла ювелиров и остановился перед огромной аркой, стены вокруг были исписаны Речью.

Эссале создавался так, чтобы на нём хотелось петь.

Грамард поднял голову и прочёл надпись: «Эс оро наа ману ат клиос эс» — вечный свет небес и речей, Отец мой.

Орис покрутил фразу в голове. Потом прочёл еще раз. В надписи не использовали ни одного ударного знака, что затрудняло перевод. Орис не мог понять, шёл ли Вечный свет к Отцу или исходил как раз от него.

— Ты понимаешь, что здесь написано? — спросил голос из темноты.

Грамард опустил голову и сощурился.

— Вот как раз пытаюсь понять, похоже это приветствие к Старшим, пожелание долгих лет жизни и вера в то, что память о них сохранится в веках и речах.

Гость шагнул в круг света, который создавал берегонт Ориса. Белый, необработанный камушек грамарду выдал бригадир смены, он был тусклый, но в металлической оправе. Во всех больших залах горели светильники,

поэтому Орис доставал его из кармана лишь когда гулял по тоннелям.

— Спрячь, — сказал маленький человек, ростом он был Орису по пояс, а в руках держал вороний клюв — молот, с древком значительно выше своего роста. Следом за ним из темноты вышел гигант, чуть пониже Попрыгунчика, шерсти на лице у него не было и на Ориса смотрел только один глаз, один-одинешенек, а всю левую часть лица затягивали красные струпья сморщенной, обгорелой кожи.

— Убери, — повторил хозяин ворона. — Дольше проживёшь.

Орис спорить не стал и спрятал берегонт в карман куртки.

— Долго с собой не носи, и держи его подальше от головы, — снова посоветовал маленький человек. — Так ты, значится, и будешь тот самый маг, который у церкви на побегушках?

— Я еще и на побирушках, — улыбнулся Орис. — Побираюсь по деревнях и городам, иногда даже сказки детям рассказываю, чтобы на кусок хлеба наскрести. Нас, честных грамотеев, никто не любит, всем университетского волшебника в мантии подавай, чтоб на фокусы смотреть, да на чудеса всякие.

— А ты что ж, фокусы показывать не умеешь?