тех, кто исчез? Например, грамарда или его, Кастора? Может прятаться — плохая идея? Стоит вернуться в монастырь к аббату и все рассказать? Но что именно он знает? Что местные похищают людей и заставляют их работать на каком-то подземном руднике, откуда чаще всего их выносят вперёд ногами и снова зарывают под землю, на этот раз уже навсегда?

— Бургомистра повесили, не знаешь кому он помешал? — спросил Кастор.

— Не, — ответил Камыш, доел очередную ножку, кость бросил в костер и облизал жирные пальцы. — Но думаю, сам он… того…

— Что сам?

— Да вздернулся сам.

Кастор напрягся.

— И с чего такие мысли?

— Да нашёл я его, когда от этих драпал, вспомнил что Ригс дверь заднюю частенько не запирает, ну я туда и кинулся. Ригса не было, я поднял наверх, думал попрошу помощи у бургомистра то нашенского, вошёл, смотрю Капет в петле болтается, а под ним стул лежит. У него из кармана халата бумажка торчала, ну я на стул встал и достал бумажку, а стул потом обратно поставил, к столу.

Камыш вытер руки о штаны, полез в карман куртки и достал оттуда сложенный вчетверо лист сероватой бумаги, бумажка-промокашка, какими пользовались монахи в скриптах.

— Ну я на всякий случай прихватил, вдруг, думаю, важное чего, для милсдаря грамарда оставлю.

Кастор взял бумажку и тут же вспомнил, что ко внутреннему карману его плаща прикручен свиток, адресованный епископу, который он так и не осмелился прочитать. Свиток жёг ему пальцы, послание же бургомистра не вызывало в нем ни капли трепета, только любопытство, потому он легко развернул листок.

В шапке размашистым почерком было выведено — разыскивается, дальше было лицо человека и подпись. Листок не был печатным, а в углу не переливался красным и золотым герб Альмирии. В столице сыщики частенько раздавали такие листки на улицах и даже платили за полезную информации. Кастор покрутил бумажку, наклонился и глянул ближе в свете костра, но не нашёл ни одного символа или знака принадлежности.

— Ты знаешь кто это? — спросил Кастор у Камыша и показал ему рисунок.

— Угу, — ответил тот. — Милсдарь Девран.

— Вот же… И что же это у нас тогда получается? Мошенник вместо главы торговой палаты?

— Говнецо, милсдарь, отменное говнецо!

— Помнишь когда Девран приехал в эту вашу пропащую Бургань?

Камыш пожал плечами.

— Да хатт его знает, может год как, не знаю я. У Святоши спросите, этот всё знает.

— У брата Радона?

— Угу, на его проповеди всем городом ходят. Говорят, — Камыш зачем-то понизил голос. — Когда-то он был не из последних в Бруже, но его за что-то оттуда попёрли, вот он сюда и приехал. А еще он звезду не носит.

— То есть как не носит? — не поверил Кастор и рука сама потянулась к цепочке на шее. — Священник же!

— А вот так, — пожал плечами Камыш. — И камни эти на могилах фальшивых тоже ведь он подписывает. Вот ему знать эти имена откуда? Да оттуда, что сам он расписки у этих бедолаг и принимает. Знает он, что тут происходит, хоть и белый.

Кастор нахмурился, а ведь прав бездарь то. Радон — секретарь, доверенное лицо аббата. И к книгам учётным доступ имеет, и травить своего патрона может день за днём, а пока все считают аббата безумцем, Радон всей этой пропащей обителью и распоряжается по своему усмотрению. Например, договора с торговой гильдией заключает. Хочет что-то продать. Что? Что-то такое, с чем сам брезгует связываться. Он всё-таки белый и открыто свой цвет пачкать не станет. Продать то он хочет, а вот делиться вырученными деньгами похоже нет. Церковь частенько смотрит сквозь пальцы на левые монастырские доходы, но лишь когда получает с них личную выгоду.

— И ведь расписки то эти, — продолжал рассуждать Камыш, — он наверняка хранит где-нибудь.

Глаза Кастора сузились.

— И Девран тоже должен хранить, но лишь одну, подписанную Радоном, в которой наверняка сказано о его обязательствах перед ним. А еще о том, какой товар они продают. Найдём бумаги и оба будут у нас на крючке, тогда и за грамарда поторгуемся.

— Ох, милсдарь, как же это вы замечательно придумали, осталось решить куда искать идти? В дом Деврана? В Палаты? И как мы с вооруженной охраной справимся? Да и Девран хоть и торгаш, но северянин ведь. Это ж мы будто вдвоём на медведя собрались, тут нужна смекалка…

— Он деньги любит, выгоду найдём, тогда говорить захочет. Ну а я как-никак белый, просто так он меня тронуть не посмеет.

— Ох, милсдарь, я бы поостерегся, тута всё крайне нечисто кажется мне, столько людей уже закопали… Одним больше, одним меньше. Белый он, конечно, белый, но кровь то в вас такая же красная течёт.

Кастор смотрел в огонь и думал, что бездарь прав, вот только кроме белого цвета есть у Кастора кое-что еще — братство. Монсеньор человек влиятельный, обратить на себя его гнев мало кто захочет, а вот его поддержка дорогого стоит. Но хватит ли у Кастора наглости торговаться от его имени, да еще непонятно о чем?

Самым разумным было бы бежать в Решань и как можно скорее, не терять времени, ведь неясно сколько у грамарда осталось этого времени, но что-то мешало. Трус внутри него скулил, как пёс и скребся, но кто-то другой, сильный, подбивал его поступить правильно. Вскипала кровь зерейская и требовала не бросать Ориса в беде. Но ведь это глупо! Он и ему не поможет, и сам сгинет.

Кастор сомневался и продолжал смотреть в огонь. Из оцепенения его вывел пёс, он вскочил и встряхнулся. Камыш подорвался следом, оба стояли, повернув головы и вслушиваясь. Звонил колокол Собора Святого Ястина и были то скорбные четырнадцать ударов.

— Нашли бургомистра то вашего, — сказал Камыш. — Теперь всех собак на нас спустят.

— Тогда не будем ждать утра, — вдруг сказал Кастор. — Знаешь, как нам на тот берег попасть? К Подножию?

— Воды то в русле нет, так что переправимся, тут главное в заросли цверы не угодить, цепкая зараза, — сказал Камыш и потёр шею, видимо испробовал уже на себе. — А план то у вас какой, милсдарь? Торговаться о чём будем?

— Я еще думаю, как надумаю, скажу, а пока идём в город, — Кастор встал, огляделся и поежился. — В тепле и под крышей мне лучше думаться будет.

Кастору показалось, что Камыш как то зло и нетерпеливо вздохнул, но когда сур взглянул ему в лицо, было оно безмятежным.

Двинулись в сторону озера. Пёс шел в стороне от них, иногда останавливался, оглядывался и