драк, мылись под строгим присмотром. Кроме воротных и колодезных в процессе помывки участвовали также агнии, они отвечали за то, чтобы вода была горячей. Поддерживали огонь в чашах, следили за расходом чёрного масла. Самую большую жаровню ставили под огромной, похожей на воронку, металлической бадьёй в центре зала. Бадья была широкой и устойчивой, на пяти ногах. Остальные девять жаровен, устанавливались вдоль стен. У каждой чаши стоял отдельный смотрящий и следил, чтобы огонь не гас.

Всё это рассказал Орису Барахольщик, пока они стучали молотками.

Орис легко представлял себе как кипит вода и пар клубами валит под низкий потолок, оседая каплями на гладких стенах. Он припомнил те времена, когда был без пяти минут выпускником и часто бывал в старом городском квадрате «Восточный», где в основном селились килийцы и краснокожие айгуны, и там были изумительные банные комнаты — термы. Посещать термы могли только мужчины и только обременённые монетами. Обслуга этих банных борделей банковские векселя не принимала и ты мог оказаться на улице в прямом смысле с голым задом.

Пока Орис мечтал, Барахольщик закончил свою шестичасовую смену и ушёл наверх.

Орис же мысленно вернулся к загадке озера.

Предложение спуститься по верёвке на дно, Гван высмеял, он, мол не горный шадли, чтобы по отвесным уступам лазать. Молот был из тех, кто предпочитает твёрдо стоять ногами на земле. Да и что тут думать, если сначала нужно вернуть воду обратно, а для этого надо разгадать письмена на стене. Орис был с ним согласен, но пока не знал, как это сделать. Накануне он проторчал в пещере несколько часов, лишив себя сна, и был убежден, что символы на стене не Речь. А точнее не Речь Создателя. Ничто из того, что он там увидел, не было похоже на эссале. Святой завет гласил, что истинная Речь — одна, но глядя на стену в пещере, Орис осмелился усомниться в этом. И хотя дар его молчал, Орис всё равно продолжал верить внутреннему голосу, в этот раз уже своему собственному. А еще урокам мэтра Вергануса, который вложил в его пустую тогда еще голову, основы языкознания. Мэтр также очень любил загадывать своим студентам загадки, самые что ни на есть заковыристые, где он их брал, придумывал ли или где-то подсматривал, так и осталось для Ориса тайной, но с тех пор загадки он очень любил.

Наконец зазвучал третий звонок, означающий окончание его смены и Ориса затопило предвкушение. Быстро проглотив жидкую рыбную похлёбку, он снова отправился в пещеру, где проторчал несколько часов. Письмена не поддавались и Орис решил, что ему нужно с кем-то это обсудить.

— Да ты спятил, если такая ересь приходит в твою голову так легко, — сказал ему Гван-Молот, когда Орис в приступе неожиданного доверия, вывалил на него идею второй Речи. — Ты смотри, главное, не подхвати от своего соседа чего похуже!

Чтобы не получить по лбу огромным Вороном, который Гван с лёгкостью крутил над головой, Орис присел в сторонке, он всё ещё решал загадку и потому смысл сказанного Гваном не сразу дошёл до него.

— Будучи освещен тремя матерями и пятью отцами, я считаю себя неуязвимым для происков Нечистого, — сказал Орис. — Но я готов назвать тебя другом, а значит, жду что ты убережешь меня от возможной напасти мудрым советом.

— Ах ты ж, — рассмеялся Гван и опустил молот. — Ну до чего болтлив, рыжий чертец! Так тебя гляди и в белое оденут!

Циклоп вслед за братом рассмеялся. Он тоже разгадывал загадку, стоял перед письменами, как перед иконой, задрав голову и шевелил губами.

Орис ждал, что молот объяснит свою нападку на Барахольщика, но тот не торопился, лишь улыбался и щурился.

— А не знаешь ли ты, малыш, — за то время, что они были знакомы, Гван уже в третий раз называл его малышом и рыжим. — Старика по имени Серат?

Орису казалось, что он смог сохранить лицо, но ошибся. Гван рассмеялся и стукнул древком о камень, металлический шип на конце высек искру.

— Так я и знал, ну что ж, считай что ты один из нас, Орис, сын Кайвана и Рамии.

Орис растерялся, имён своих родителей он не знал и никогда раньше не слышал, как они звучат.

— Так старик тебе не сказал? — понял Гван и нахмурился. — Прости, сынок, я не подумавши. На моей родине земля — кровь и плоть, нельзя от неё отрекаться, она кормит и силы даёт. Стоит за тобой, как стена, как вулкан огненный. Греет зимой и укрывал от жары летом.

— Путаешь ты меня с кем-то, мил человек, — пробормотал Орис, но глаза как-то сами собой в камень упёрлись. Было стыдно так откровенно лгать тому, кто когда-то в трудный час протянул руку помощи его семье. — Так что там про барахольщика, — попытался сменить тему Орис, но Молот не дал ему этого сделать.

— У тебя такие же глаза, как у него, — сказал Гван, отчего Орис растерялся еще сильнее. У деда глаза были почти черные.

— У кого?

— У Малькольма, — ответил Гван. — У твоего брата.

— Что ты знаешь про Малькольма? — закричал Орис и вскочил на ноги. — Когда ты его видел последний раз?

— Ничего то твой дед тебе не рассказал, да? Странно…Мы опоздали тогда, решили сначала представление отыграть, раз уж обещались, а потом… Опоздали мы, только что и смогли, что похоронить, а вас с дедом нашли уже позже, в ближайшем городке…

— Да плевать мне, где вы нас нашли, где ты Малькольма видел? — заорал Орис, теряя терпение.

Но Гван даже бровью не повёл.

— На рынке, в Азраде, — ответил Гван. — Вот где я его видел. Там же где видел последний раз всех своих друзей. А ведь они наверное решили, что мы бросили их, или еще хуже — продали.

Азрад, как помнил Орис, был крупнейшим рынком невольников в Бришании. Далекий, теплый юг, встречал корабли из Зерея, будто те были набиты золотом, было то черное и смуглокожее золото, в ответ же платили белым. В Зерее дорого ценились грамотные, а еще всякие уродцы, их и гостям показывать можно и продать дорого, они сильные и выносливые, лучше лес валят, лучше копают. На их костях растут как грибы после дождя дома для богатых плантаторов с юга, которые отправились за море чтобы медленно, по кусочкам, уничтожить Зерей. В народе это называли великой чисткой, ведь церковь продажу уродцев всячески поощряла. Именем Создателя, Первосвященники подписывали по сотне инабул в день. А еще всё чаще поговаривали что в столице вот-вот запретят иметь