До города они двигались с большими осторожностями двое суток. Быстрее идти нельзя: шли они ночью. Идут, идут, и вдруг слышат — немцы! Отходят назад или в сторону, затаившись, пережидают, пока фашисты пройдут.

Подошли к городу, весь день наблюдали в бинокль из трубы разбитого и сожженного кирпичного завода и установили, что в город ведет лишь одна дорога. У самого города она перекрыта шлагбаумом, где немецкие солдаты проверяют документы.

Луговую улицу в бинокль они хорошо рассмотрели. Улица выходила на окраину в той стороне, в которой они находились. Получалось, что на Луговую можно пройти как по нейтралке — ползком через луг. Ярцев договорился с Авдеенковым и Грачевым так: они останутся в этой самой трубе, а он полезет через луг в город. Если к утру не вернется, то на следующий день должен пойти Авдеенков.

Стемнело, и Ярцев пополз. Больших трудов ему это не стоило. Ракетами не освещали, не стреляли, не то что на нейтралке. И все-таки Костя немного отклонился и приполз не к Марии Ивановне, а в сад к ее соседу. А у того цепная собака. Пока хозяин вышел на собачий лай из дома, Костя уже перемахнул через забор на улицу и спокойно подошел к нужному ему дому.

Он видел, как сосед вышел на крыльцо, цыкнул на собаку и, убедившись, что никого нет, ушел в дом. А Ярцев пошел медленно мимо дома номер шесть, посмотрел на одно окно, на другое, — цветы стоят, значит, можно заходить.

Постучал раз, другой. Ему ответила Мария Ивановна, на вид женщина совсем не старая, смешливая хохотушка, даже не верилось, что она агентурный наш разведчик и каждую минуту рискует своей жизнью.

Ярцев отдал ей письмо, а она большой пакет — толстый, тщательно обернутый в детскую клеенку.

Предупредила, чтобы берег пакет от воды. Поэтому Костя предположил, что в нем фотографии. Сунул пакет за пазуху. Мария Ивановна объяснила ему, как лучше пройти незамеченным к лугу, а потом к развалинам кирпичного завода. На прощанье сказала:

— Берегите пакет. Передайте, что скучаю. Никого у меня еще не было. Вы первый, кто зашел ко мне за эту неделю.

Костя не придал значения ее словам. Смысл их стал понятен ему позже.

Костя вернулся благополучно к ребятам, и они той же ночью тронулись в обратный путь.

Начало резко холодать. К утру на почве появился иней, и лужи похрустывали под ногами прозрачным ледком. Разведчики на ходу не мерзли. Днем все растает и будет теплее, предполагали они. Но погода портилась: все больше и больше холодало. Лужи уже не таяли. Сильный ветер гнал по небу низкие свинцовые тучи, и, казалось, под тяжестью их гнулись деревья.

Они мерзли. Дойдя до лесной каменоломни, разведчики не смогли поспать или отдохнуть, а весь день прыгали на месте, чтобы согреться. Развести костер остерегались. Вокруг — вражеские войска, беспрерывно проносились немецкие самолеты.

Вся водка из прихваченной на всякий случай фляги была выпита, а согреться им так и не удалось.

Дождались темноты и чуть ли не бегом пустились в сторону рокотавшего вдали фронта. Временами из низких туч сыпались крупинки снега. На разведчиках была летняя одежда. Совсем окоченевшие подошли примерно к тому участку фронта, на котором переходили вражеские окопы, и… ахнули! Обе линии немецких траншей и видневшаяся за ними нейтралка были покрыты ослепительно белым, даже для ночи, снежным покровом. Снег шел весь день и прекратился только в сумерки. А на термометре к вечеру, оказывается, было шестнадцать градусов мороза.

Ярцев с разведчиками лежал в воронке на той части поля, что находилась перед второй линией немецких окопов, метрах в ста от них, еще на темной, без снега, земле.

Бывает же так! Снег прошел непонятной полосой, засыпав немецкие окопы, нейтралку и всю нашу передовую. Как же теперь быть? Как разведчикам перебраться через вражеские траншеи, а потом через нейтралку? Без всякой ракеты на целый километр отлично была видна любая маленькая, даже неподвижная темная точка.

Даже если им удастся проскользнуть незамеченными через вражеские окопы, то по нейтралке не проползти. Можно бы рискнуть встать и попробовать побежать, да очень уж далеко бежать. Немцы не прозевают: подстрелят!

Они не знали, что вся артиллерия нашего участка фронта готова была поддержать их огнем в том месте, где они появятся, что генералы Анисимов, Ванин и командир нашего артполка находились на НП дивизии, а мы с Кузнецовым сидели на НП комбата. Наблюдатели до рези в глазах смотрели в стереотрубы, изучали каждый метр белоснежной нейтралки. Ждали, когда появятся на снегу темные фигуры наших разведчиков, чтобы сразу же отрезать их огненной завесой, заслонить ею от врагов. Но Ярцев с товарищами ничего этого не знал. Они лежали на дне темной воронки, дрожь била их.

Уходить им было некуда, да они и не смогли бы уже уйти, если бы захотели. Последние силы потратили на то, чтобы хоть немного разогреться, да и, полежав столько времени без движения, они окончательно замерзли от холода, их клонило ко сну. Мороз еще более усиливался, разведчики могли замерзнуть.

Костя Ярцев смотрел на темную зубчатую гряду леса, на холодные мерцающие звезды и не видел выхода: замерзнут… Надо уничтожить пакет… Ведь надо же! Из каких только передряг выходил живой и ребят своих выводил, а тут — замерзает, в полукилометре от своих погибает…

Сжав до боли кулаки, зашептал: «Нет! Нет!»

Он чуть приподнялся и, еле-еле выговаривая слова, сказал ребятам: «Попробуем, посмотрим, что из этого выйдет!»

Ему много, как, впрочем, и всем нам, выпало физических страданий на войне. Ранения, госпитали, операции без всякого наркоза, в полевых условиях. А решился он на невероятное.

Ярцев на двадцатиградусном морозе начал раздеваться. Да, да, раздеваться догола!

Ребята с ужасом смотрели, как совершенно окоченевшими руками он, не поднимаясь с земли, стащил сапоги, снял маскировочные штаны, маскировочную куртку, нижнее белье и, наконец, остался совсем голым. Как говорят — в чем мать родила!

И тут же, как мог поспешнее, начал снова одеваться. Но уже прямо на голое тело надел маскировочные штаны, потом куртку. Натянул сапоги, сунул за пазуху пакет, подпоясался, а затем поверх одежды с трудом натянул кальсоны и нижнюю рубашку. Из белого носового платка сделал повязку на голову, такую, как иногда делают загорающие на пляже.

Стуча зубами и дрожа всем телом, он вдруг предстал перед ребятами совсем белым как в зимнем маскировочном халате.

— Здорово! — прошипел Авдеенков и тоже стал, с трудом