Евдокимов скосил взгляд на подполковника Покровского. Тот во все глаза взирал на молниевые разряды, пробивавшиеся через плотную темную массу пепла, и, видно, воспринимал происходящее как бонус к дальней командировке.

— Впечатляет? — не удержавшись, язвительно спросил Павел, аккуратно объезжая сосну, повалившуюся на дорогу.

— Есть такое дело.

— Хм… Вы бы задержались еще на пару деньков, тогда такое можно увидеть! Впечатлений хватит на всю оставшуюся жизнь. Обещаю!

Телефон, лежавший на панели, громко завибрировал, напомнив о своем существовании.

— Слушаю, — отозвался Евдокимов. До Покровского доносилась лишь неразборчивая речь, приглушенная работающим двигателем, и чем дальше полковник вслушивался в слова собеседника, тем угрюмее становилось его лицо. — Ты уверен? — наконец произнес Павел Спиридонович. — Угу… Хорошо. Сейчас подъедем. — Выключив телефон, он положил его на прежнее место. — Тут еще одно дельце образовалось… Собственно, оно нам по пути, давайте подъедем, разберемся на месте. Не возражаете?

— Какие могут быть возражения? — хмыкнул Покровский. — Я у вас в гостях.

Проехали через березовую рощицу, белевшую ровными аккуратными стволами. Покатили по серпантину, обрывавшемуся глубоким каньоном, куда никогда не проникает солнце, будто бы чего-то опасаясь. Спустившись, выехали к небольшой речушке с перекатами, где у каменистого бережка стоял молоденький лейтенант с двумя солдатами, а рядом с ним, энергично размахивая руками, что-то объяснял худощавый мужчина лет сорока в старых джинсах и выцветшей зеленой рубашке, явно не из местных.

Остановив машину на узкой террасе, поросшей густой высокой травой, Евдокимов с Покровским спустились по шуршащему каменистому склону прямо к берегу.

— Что там у вас? — спросил Евдокимов после того, как поздоровался со всеми.

— Вот здесь, — сказал лейтенант и приподнял цветную простыню.

Под простыней лежало разодранное тело мужчины в зеленых перемазанных грязью брюках. Вместо лица лишь кровавая уродливая маска. Его тело было изрядно обглодано, а через багровые лоскуты брезентовой куртки выпирали сломанные ребра.

— Медведь? — уточнил Евдокимов.

— Он самый, — ответил мужчина.

— Да-а, угораздило его, — невесело протянул полковник. — Прикройте чем-нибудь.

Памятный случай с медведем-людоедом произошел десять лет назад, незадолго до извержения сразу трех вулканов, стоявших рядом с сопкой Безымянной. В народе их прозвали Три Богатыря, и каждый из них имел собственный характер. Тогда погиб целый геологический отряд, при взрыве вулканов его накрыло вулканическими бомбами. В живых остались лишь две девушки, сильно отравившиеся метановыми парами. Они-то и рассказали, что к ним в лагерь приходил медведь, порвавший повара.

Последний раз медведь-людоед объявлялся в этих краях восемь лет назад, тоже перед мощнейшим извержением вулкана Корякского. Тогда под лавой, хлынувшей с высоты полутора километров, были погребены две туристические гостиницы вместе с постояльцами. Поначалу медведь таскал с базы собак. Причем делал это настолько искусно, что ни одна из них даже не пискнула. А потом напал на сторожа, любившего покурить на лавочке. Медведя-людоеда удалось пристрелить сравнительно быстро. Два десятка охотников организовали облаву и гнали его по тайге до тех пор, пока он не угодил в яму с кольями, где и нашел свой конец.

Что же будет на этот раз?

Уже давно замечено, что бурые медведи перерождаются в людоедов в период сильнейшей вулканической деятельности. Видно, в их организме под воздействием ядовитых паров происходит какой-то генетический сбой. Они перестают опасаться человека и из осторожного зверя превращаются в хитрого и безжалостного охотника.

Уничтожить такого зверя бывает крайне сложно, а его поимка напоминает едва ли не войсковую операцию, в которую приходится привлекать егерей, прекрасно знающих лес и знакомых с повадками животного, а также местных охотников. Но даже в этом случае охота на медведя не похожа на невинное сафари, где можно палить по убегающему зверю с бронированного вездехода, — всегда присутствовал риск быть покалеченным, а то и растерзанным затаившимся на тропе медведем.

Евдокимов невольно вспомнил случай, произошедший несколько лет назад, когда зверь утащил в лес двух мужчин прямо с завалинки, где они любили покурить перед сном, причем ни один из них не успел даже вскрикнуть. Егерям удалось загнать медведя на сопку, откуда ему просто не было спасения, оставалось только дождаться утра и расстрелять его из всех карабинов сразу. Однако ночью медведь спустился по каменному косогору, совершенно непроходимому, зашел беззвучно в спину егерям и в течение десяти минут заломал трех опытных охотников. Этого медведя-людоеда удалось отыскать только через неделю, в трехстах километрах от его прежних владений в подвале у одной полуслепой восьмидесятилетней бабки. Он зашел к ней в дом, когда та пила чай с медом (видно, зверь притопал на его сладкий аромат, а может, просто захотел полакомиться самой старушкой), и провалился в глубокий погреб. Причем старуха даже не сразу поняла, что это был медведь, и долго бранилась, полагая, что проломил половицы ее непутевый и вечно пьяный внучок…

— Кто он вам будет? — сочувственно спросил Евдокимов.

— Свояк, — произнес убито мужчина.

— Как это произошло?

— Сам не знаю… Не видел я… Кто бы мог подумать?.. Что я теперь Маруське скажу?

— Кто это?

— Сестра моя… Они три года, как женаты… Пацан у них в прошлом году родился, Фролом назвали. Мы на рыбалку поехали, вон там палатку поставили, — махнул рукой мужчина в сторону залесенной прогалины, через которую синей полоской просматривалась ровная гладь небольшого озера. — Не клевало ни хрена, хоть ты тресни! Я в палатку спать пошел, а он что-то у входа замешкался: то ли сапоги снимал, то ли фонарик в куртке искал, я так и не понял… А потом вдруг как-то засопел и куда-то потопал. Шаг у него какой-то непонятный был, вроде бы крался. Только у самого леса сучьями захрустел. Я еще подумал, чего это он в лес поперся? Может, по нужде? Жду его минуту, другую, пять минут, а его все нет. Думаю, что-то не так. Взял винтовку и в лес пошел. Фонариком посветил, а там в кустах медведь стоит и лапами свояка раздирает. Руки у меня задрожали, заколотило всего. Я из винтовки пальнул, а медведь только посмотрел на меня и неохотно так в тайгу потопал. Нажрался, сволочь! Подойти не могу, всего трясет. Только и думаю о том, что Маруське скажу, когда домой один вернусь… А потом подошел, и вот, — показал он на обезображенный труп.

— Этого нам еще не хватало, — покачал головой Евдокимов. — Как выглядел этот медведь? Запомнил?

— Большой такой, не часто такого встретишь. На боку потертости, будто отлежал. А вот правое ухо у него рваное, это я точно помню.

— Нужно будет егерей собрать, облаву на него устроить. Хотя они одни могут и не справиться, зверь матерый, по следам видно. Людей нужно выделить. В прошлом году, помню, одного шатуна гоняли, из соседнего района пришел, так он за два дня почти четыреста километров пробежал, и это при том, что был ранен. Каких только чудес не бывает, а этот, — показал Павел на крупные, величиной с голову, следы, — матерый зверюга! Просто так не даст себя пристрелить. Вот что, лейтенант, давай, собирай егерей, добровольцев, объясни всем задачу и предупреди поселковых, чтобы без нужды не выходили из дома. Он еще объявится… В общем, всем надо быть осторожными. Зверь очень наглый, может шастать у самого поселка. Пусть охотники установят дежурство у своих поселков и, если что, дадут знать.