одновременно давая Семену понять, что они на одном уровне. – Мне нужна помощь с чертежами. Вы позволите попросить о помощи вашего подчиненного?

Раздувшись от важности, замполит медленно кивнул.

Семену не с руки было тратить два дня, которые ему дали, на то, чтобы разбираться с чертежами на заводе, но кто знает, может быть, удастся найти что-то и там? Все-таки «Шихау» – это очень важный стратегический объект. Вряд ли он не заинтересовал группировку, работающую на территории города. А возможно, что и всей области.

Нужно было предупредить Кардигана, что два дня он будет работать на другой территории.

Предполагалось, что ночевать он будет там же, чтобы не тратить время на дорогу.

Семен отпросился на несколько часов, очень убедительно замявшись. Так, что замполит сразу решил, что подчиненный хочет предупредить свою зазнобу, что не будет ночевать дома, и благодушно его отпустил, дав на два часа служебную машину.

Сам он в это время с дирекцией завода и главным инженером остался на обед.

Оставив сообщение по условленному коду для Игоря, Семен быстро собрал нужные ему вещи, и через два часа он уже был у проходной «Шихау». На два дня ему пришлось полностью выпасть из расследования. Но погрузиться в другое. История корабля была уникальной, и Ян всеми силами пытался затянуть в нее Семена. Он постоянно находился рядом, буквально под рукой, чуть ли не дергая смершевца за рукав, чтобы тот переводил пояснения к чертежам быстрее. Они были составлены на странной смеси немецкого и литовского языков, и Семен был во многом рад присутствию Яна в том числе и потому, что нужны были постоянные консультации по техническим вопросам и согласование терминов.

– Сверху дергают очень сильно, – честно сказал Ян, – поэтому приходится так наседать на тебя. Я понимаю, что это дело не одного и не двух дней. А гораздо больше. Но очень хотят, чтобы этот корабль рассказал нам все свои тайны. К тому же сам понимаешь, если мы найдем тайну этих механизмов для спуска снарядов с дистанционным подрывом, то это будет огромный козырь для Советов. Ходят слухи, что так просто рейх не угомонится. Будут пытаться снова…

Ян правда старался помочь. Они были, если можно так сказать, «на одной волне», хотя при этом Ян был полной противоположностью Семена. Учитывая, что это дело всей его жизни, Серабиненко старался держаться в тени. Он часто даже ловил себя на том, что старается не стоять на месте, а хоть чуть-чуть поменять положение тела или выражение лица, чтобы его было сложнее сфотографировать или запомнить. А Ян – наоборот. Он был этаким рубахой-парнем, гением, приглашенной звездой и любимцем всех женщин. Он постоянно улыбался, входя в помещение, мгновенно приковывал к себе внимание, размахивал руками, мог поддержать разговор на любую тему и все свести к своим любимым кораблям.

В целом, как сказал бы Борис Борисович, – «таким людям доверять нельзя». Те, кто настолько живет напоказ, за ярким фасадом жизни прячут темную жизнь.

«Стареешь, – сказал сам себе Семен, когда поймал себя на том, что, подойдя к окну, чтобы посмотреть вдаль, давая глазам отдых, на самом деле украдкой наблюдал за Яном. – Стареешь и везде ищешь подвох».

Может быть, в самом деле издержки профессии? Чем ему не нравится этот Ян? В нем нет ничего подозрительного. Хоть Семену и пришлось из-за него и этого корабля бросить основные расследования, иногда это и полезно – вернуться к началу расследования и еще раз обдумать все данные, которые были у него на руках. Но есть один нюанс. Кто-то пытается сыграть на опережение. Почему убили командира? Что сейчас найдет Кардиган во время «прогулок» по городу?

Полковник снова вздохнул, несколько раз моргнул, с усилием потер глаза и вернулся к чертежам.

– Глупая эта идея, начинать сейчас масштабное переселение, – неожиданно сказал Ян, Семен не заметил, что инженер молчит уже почти час, а это было, кажется, не слишком характерно для него.

– Рук не хватает. Нужны люди, которые быстро поднимут производство, начнут разбирать завалы, строить дома. Иначе город так и будет мертвым. И не только город. Удаленные поселки, города. Тут же несколько административных центров, и теперь все это наше. Невероятно много работы.

– А разве он мертв? Город спит. Приедут люди, которые не знают города. Им там наобещают, что тут земля обетованная, молочные берега и кисельные реки, – распалился Ян и продолжил говорить, не замечая своей ошибки с «с молочными реками и кисельными берегами». А вот Семен ее заметил. И подумал, что Ян как-то очень болезненно относится к теме переселенцев. Может быть, сам не хотел ехать, а его заставили? Интересно, что ему тут пообещали, что он так зол на вербовщиков?

– Подожди. Мы все равно ничего не сможем изменить. Но почему лично ты против? Не думай, я никуда ничего не записываю. Ты переселенец. Такой же, как и я. И нам теперь жить в этом городе и поднимать его, – сказал Семен, записывая переведенный текст химическим карандашом прямо на чертеже над немецким текстом.

Ян кивнул:

– Да. И мы не простые люди. Прости, но правда не простые люди, как бы по-антисоветски это ни звучало. Мы с тобой умные люди, образованные. Мы прошли всю войну. А приедут люди, многие не сильно образованные. Мне жалко город с точки зрения инженерного объекта. Я не обманываюсь насчет наших людей. Поедут те, кому нечего терять и кто уже все потерял. И жадные до денег. Ты же знаешь, что подъемные дают большие. Они приедут из деревень, сел, которые уничтожили немцы. Там было хозяйство. А тут им дадут квартиру. Где держать скотину? Правильно. Во дворе или в ванной. Ванны – долой. Унитазы – долой. Они привыкли ходить в будку во дворе. А тут сложная канализация! Водопровод! Все это будет порушено, потому что ненужно. Они не привыкли к этому. Кенигсберг ‒ он как… как инженерная машина! Сложная, тонкая в настройке, но невероятно красивая в своем замысле!

Ян распалился. Он горячо отстаивал мысль о том, что в городе должны жить умные, образованные люди, которые знают, что такое «кафель» и «патефон».

Семен слушал и кивал, продолжая работу.

– У моей подруги в прозекторской работает помощник. Старый рядовой без звания. Афанасий Федорович. Писать и читать научился буквально перед войной. Оказалось, что пишет он очень хорошо. По ранению остался в штабе, освоил печатную машинку, старую. Тяжелую как телега. Но знаешь, как-то мы с ним зашли в дом, где взрывом выбило окна и двери. А на полу лежала скатерть. Простая,