В свою очередь, начальник австрийского Генерального штаба Ф. Конрад фон Гётцендорф полагал, что решительное наступление австрийцев с начала военных действий вынудит русских ослабить давление на Восточную Пруссию, пока основная германская масса рвется к Парижу на Западном фронте. Такой подход являлся обязательством австро-венгров в ведении коалиционной войны против держав Антанты. Соответственно, после необходимой перегруппировки немцы должны были уже в свою очередь оказать австрийцам помощь ударом на Седлец, дабы вынудить русских перебросить свои резервы на северный фас Восточного фронта. А при надлежащем успехе маневр на Седлец становился началом разгрома главных сил русских в Польше.

Тщательная разработка «Плана Шлиффена» привела к тому важнейшему обстоятельству, что после объявления мобилизации войну уже практически невозможно было остановить. Слишком многое выстраивалось на 2-недельной разнице между ударами на Западном и Восточном фронтах. На практике получилось, что «важным последствием скрупулезной подробности разработки в 1893–1914 гг. плана германского наступления был тот факт, что однажды запущенный механизм невозможно было остановить. Все должно было работать с точностью часового механизма. Любое вмешательство извне неминуемо приводило к сбою и в итоге парализовывало предусмотренное планом отлаженное перемещение людей и материалов. Таким образом… никто, включая кайзера, после принятия решения о начале военных действий не мог изменить план»[53]. Недаром колебания императора Вильгельма II, выразившиеся в переписке последних предвоенных дней с российским императором Николаем II, были немедленно разрушены Х. Мольтке-Младшим, пояснившим, что любое нарушение «Плана Шлиффена» приведет к неминуемому проигрышу войны, и раз уж мобилизация объявлена, то следует идти до конца.

Развертывание германских сил в Восточной Пруссии завершилось 29 июля, в то время как в России 27-го числа только-только приступили к оперативным перевозкам войск. Спокойствие на государственной границе нарушалось лишь заблаговременно сосредоточенной в приграничных районах русской кавалерией, тщетно пытавшейся пробиться вперед для нанесения удара по противнику в период его сосредоточения. Поэтому немцы могли достаточно спокойно подготовиться к отражению русского наступления, организовать взаимодействие войсковых единиц и, что особенно важно, наладить работу службы тыла. Именно скорость германской мобилизации и сосредоточения не позволила русской стратегической коннице совершить глубокий набег на неприятельскую территорию.

Замышляемое как операция армий фронта, русское вторжение в Восточную Пруссию протекало без непосредственного взаимодействия русских армий друг с другом. Замысел немцев по разделению действий русских армий посредством оборонительного барьера в районе Мазурских озер блестяще оправдал себя. Поэтому, как считает военный историк А.А. Строков, наступление русских армий на различных направлениях в итоге обозначило вторжение русских в Восточную Пруссию не как фронтовую операцию, в которой армии связаны общностью цели и взаимной поддержкой, а как две разрозненных армейских операции[54].

Тем не менее при организации наступательной операции подразумевалось, что взаимосвязь армий будет обеспечена через тылы: с восточной стороны Летценского укрепленного района, где немцы держали под своим контролем узкие междуозерные дефиле. Так, 28 июля начальник штаба Верховного главнокомандующего (наштаверх) Н.Н. Янушкевич напоминал главнокомандующему армиями Северо-Западного фронта (главкосевзапу) Я.Г. Жилинскому о необходимости соединения русских армий: «Между 1-й и 2-й армиями должна быть установлена тесная связь путем выставления против фронта Мазурских озер достаточно прочного заслона»[55].

Предполагалось, что соединение русских армий, преследующих якобы непременно бегущего противника, не за горами, а наличие конных масс на флангах наступавших армий должно было упрочить это взаимодействие. Согласно подсчетам стратегов Ставки Верховного главнокомандования, германская группировка в Восточной Пруссии должна была вдвое уступать силам русского Северо-Западного фронта. При подсчете русскими не учитывались немецкие ландверные и резервные части, хотя германские резервные корпуса, за счет выделения для них кадровых офицерских и унтер-офицерских чинов, практически не уступали по боеспособности перволинейным корпусам, а ландвер был подготовлен гораздо лучше русского ополчения, с которым его опрометчиво сравнивали в русских штабах.

Таким образом, общая недооценка противника привела к переоценке и собственных возможностей. Помимо прочего, германское превосходство в артиллерии, особенно тяжелой, было известно, однако этот фактор не считался особенно значительным. В Российской империи (под несомненным влиянием французов) полагали, что в полевой войне тяжелые гаубицы не играют большой роли, а общую разницу в весе артиллерийского огня можно будет компенсировать ружейным огнем: в русской пехотной дивизии было 16 батальонов против 12 батальонов в германской пехотной дивизии. Также русское легкое 3-дм орудие по своим баллистическим качествам было несколько лучше немецкого, что побуждало рассчитывать на перевес в огне легкой полевой артиллерии.

Кроме того, согласно планированию 1912 г., в котором, собственно говоря, и была заложена идея охвата неприятеля наступлением двух русских армий по разные стороны Мазурского озерного района, каждая из русских армий должна была существенно превосходить противника в численности. Так, 1-я (Неманская) армия должна была иметь в своем составе 15,5 пехотных и 5,5 кавалерийских дивизий; 2-я (Наревская) армия – 14,5 пехотных и 4 кавалерийские дивизии. В реальности же 1-я армия будет располагать всего 6,5 пехотными дивизиями (конница – той же численности), а 2-я армия – 11,5 пехотными и 3 кавалерийскими дивизиями. То есть по сравнению с планами 1912 г., заблаговременно ставившими задачи перед русским Северо-Западным фронтом, 1-я армия имела в 1914 г. вдвое меньше пехоты, 2-я армия – меньше на одну пятую.

Представляется, что этот факт, факт резкого уменьшения численности армий Северо-Западного фронта, так и не был окончательно осознан в высших штабах. Соответственно, в Ставке предположили, что при должном руководстве и одна русская армия, в принципе, сможет как минимум не уступить противнику, сосредоточенному в начале войны в Восточной Пруссии. И в таком случае, действительно, изолированность армий друг от друга на первом этапе наступления в Восточную Пруссию не могла рассматриваться как серьезное препятствие к достижению поставленных оперативных задач. Каждая из русских армий оказывалась сильнее 8-й германской армии, долженствовавшей защищать Восточную Пруссию, а потому могла иметь как общую для всего фронта, так и свою собственную локальную цель без взаимодействия с соседом: окружение противника восточнее Алленштейна (для 2-й армии) либо удар по Кенигсбергу (для 1-й армии).