Кстати, о вооружении. Если в России второочередные дивизии получали меньшее число орудий (часть этих дивизий – 3-дм орудия образца не 1902 г. (с щитами), а 1900 г. (без щитов), а то и поршневые орудия образца 1895 г.), то в Германии артиллерийское вооружение отличалось лишь тем, что резервные корпуса не имели тяжелой артиллерии. Старые орудия находились, прежде всего, на вооружении ландштурма, предназначаемого для охраны тыловых коммуникаций и различных тыловых объектов. Вдобавок германское командование на Востоке, дабы нивелировать русское численное превосходство, вывело в поле не только крепостные гарнизоны, но и крепостную артиллерию, усилившую обороноспособность ландвера и ландштурма по фронту русских атак, в то время как перволинейные корпуса маневрировали, пытаясь охватить русские фланги.

Тем не менее русские военачальники были уверены в предстоящей победе. Причем уверены настолько, что поход в Восточную Пруссию представлялся довольно легким делом: такое самомнение внушало, в первую голову, численное превосходство в перволинейных войсках. Как впоследствии писал участник войны, в числе прочих обобщавший ее горький опыт, «в отношении Северо-Западного фронта Ставка долго была спокойна за исход операции в Восточной Пруссии, считая эту операцию как бы предварительной, с наперед предрешенным результатом, которая вскоре должна привести к главной операции наступления по левому берегу Вислы»[57].

Тому же самому взгляду соответствовали и подтасованные результаты военной игры апреля месяца в Киеве. Там также предполагалось, что немцы побегут чуть ли не сразу после первого сражения, и останется только успеть выйти на их коммуникации и уничтожить. То есть и командование Северо-Западного фронта (Я.Г. Жилинский и на игре «руководил» армиями Северо-Западного фронта) также рассматривало операцию против Восточной Пруссии как ту, что никоим образом нельзя и невозможно проиграть.

К сожалению, точка зрения Ставки и Генерального штаба о двойном перевесе сил русской стороны в Восточной Пруссии получила свое «подтверждение» после первого же крупного сражения русской 1-й армии П.К. Ренненкампфа с германской 8-й армией у Гумбиннена. Именно здесь германские части проявили себя не самым лучшим образом, что, к сожалению, побудило сделать правильные выводы самих же немцев, а не русских, у которых «шапкозакидательские» настроения получили дополнительный импульс к своему существованию.

Не успев полностью закончить своего сосредоточения, 1 августа 1914 г. 1-я русская армия Северо-Западного фронта двинулась к государственной границе, вдоль которой уже с неделю как шли вялые конные стычки, в ожидании более решительных событий. Директива главнокомандующего армиями фронта Я.Г. Жилинского намечала ряд задач, поставленных перед 1-й армией:

«Я предполагаю перейти в решительное против него [противника] наступление с целью разбить его, отрезать от Кенигсберга и захватить его пути отступления к Висле…

…наступление будет ведено в обход обоих флангов противника, находящегося в озерном пространстве…

…на кавалерию возлагается: заслонить, скрыть от неприятеля направления [движения] наших корпусов, закрепить за собой наиболее важные пункты, захватить переправы для нас и разрушить дальние в тылу, дабы помешать угону подвижного состава железных дорог…»[58]

Быстрое наступление с намеченными штабом Северо-Западного фронта задачами было невозможно вследствие неоконченного сосредоточения. К 15-му дню мобилизации только-только начинали подтягиваться тылы, причем ко 2-й армии даже позже, чем к 1-й армии. Однако высших генералов это не волновало, хотя именно тыловые службы давали войскам патроны и снаряды (носимый запас пехоты и возимый запас артиллерии был сравнительно невелик), людям – продовольствие, лошадям – фураж. Опять-таки понятно, что непокормленные лошади не могли тащить за собой артиллерию, боеприпасы и прочее снаряжение обозов 1-го разряда.

В голове атаки на Германию должна была наступать кавалерия, сосредоточение которой было полностью завершено к началу первой операции. Русское командование возлагало большие надежды на действия своей конницы. Пересеченный и закрытый характер местности в Восточной Пруссии был мало удобен для действий кавалерии, а преграды и укрепления в озерных проходах (дефиле) и вовсе были непреодолимы. Но зато здесь находилось большое количество продовольствия и фуража. Противник ожидал рейда русской конницы по своей территории уже в начале военных действий. Однако, согласно плану развертывания, кавалерия 1-й армии Северо-Западного фронта прикрывала мобилизацию и высадку войск с железной дороги, которая происходила в ста километрах от границы.

Согласно предвоенным предположениям, русская конница с началом военных действий должна была быть объединена в большую массу – армейскую стратегическую кавалерию. То есть основная масса кавалерии подчинялась исключительно штабу армии. В состав армейской конницы 1-й армии вошли 1-я (Н.Н. Казнаков) и 2-я (Г.О. Раух) гвардейские кавалерийские дивизии, 1-я (В.И. Гурко), 2-я (Г. Хан Нахичеванский) и 3-я (В.К. Бельгард) кавалерийские дивизии, а также 1-я отдельная кавалерийская бригада. Возглавил эту группировку Хан Нахичеванский (кавалерийские корпуса, как организационная единица, были упразднены еще перед войной). Всего конница 1-й армии имела в своем составе 124 эскадрона при 60 легких орудиях.

Образование стратегической конницы проводилось без довоенных практических разработок в виде маневров. Поэтому командование стратегической конницы оказалось во многом случайной: командир 2-й кавалерийской дивизии, пользовавшийся уважением и авторитетом в среде гвардейских кавалеристов. После Русско-японской войны 1904–1905 гг. были расформированы кавалерийские корпуса, в русской армии конница теперь высшим соединением имела только дивизии. Из таких-то вот отдельных дивизий и состояла армейская конница 1-й армии, как, впрочем, и всех прочих русских армий.

В мирное время кавалерийские дивизии включались в состав армейских корпусов – то есть конница использовалась, прежде всего, в качестве войсковой, а не самостоятельной единицы. Это позволяло пехоте в маневренной войне вести активную разведку по установлению расположения и группировки неприятеля именно посредством кавалерии. Однако с открытием военных действий, согласно плану мобилизации, конница была брошена на государственную границу с целью прикрытия развертывания и сосредоточения общевойсковых армий.

В итоге кавалерийские дивизии были подчинены не корпусам, а штабам армий: этот шаг оставил армейские корпуса без сильной конницы (войсковая конница должна была формироваться из донских казаков 2-й и 3-й очереди, то есть не перволинейного призыва), а значит, и без разведки. Вдобавок казачьи сотни, долженствовавшие составить войсковую конницу, опаздывали с прибытием на театр военных действий. Армейские же штабы не сумели надлежащим образом использовать конницу для ведения разведки впереди фронта расположения армии, сосредоточивая кавалерию на флангах армии с оперативным их подчинением ближним корпусам.