Поэтому в русском Генеральном штабе и разрабатывался план охвата Мазурского озерного района, причем Неманская армия заведомо притормаживала наступление, дабы Наревская армия могла захлопнуть «мешок» в районе Алленштейна, откуда проходила железная дорога за Вислу. Согласно русским расчетам выходило, что немцы станут отчаянно сопротивляться русской Неманской армии, опрометчиво и непонятно почему ожидая пока их окружит Наревская армия. При этом соединение русских армий друг с другом, во имя смыкания флангов восточнее линии Мазурских озер, не ставилось перед войсками в качестве необходимой для победоносного исхода цели. А ведь следовало бы сделать это в первую очередь: численность русских войск Северо-Западного фронта в 1914 г. была гораздо меньшей, нежели это подразумевалось планами образца 1912 г. Но ни в штабе фронта, ни в Ставке об этом и не задумались.

Странно, что и запоздалое сосредоточение русских войск не принималось в расчет столь же тщательно. Ведь тылы русских армий не могли быть устроены в такие короткие сроки перед наступлением, что требовались французами. Следовательно, войска обрекались на ведение первых сражений без должного количества боеприпасов и без гарантии их своевременного восполнения по мере израсходования. Для продвигавшихся вперед частей не хватало и продовольствия. Также русские корпуса в начале войны еще не имели положенного им числа штыков: так, 27-я пехотная дивизия в день Гумбинненского сражения 7 августа имела в своих рядах всего лишь 10 батальонов вместо положенных 16[56].

Ни география местности, ни заблаговременно подготовленная немцами инфраструктура не почитались русскими стратегами за непреодолимое препятствие, хотя для Северо-Западного фронта с открытием военных действий выделялось только 33 % всех русских сил. То есть все те заботливо подготовленные Шлиффеном «мелочи» (артиллерийское превосходство, развитая железнодорожная сеть, укрепления и т. д.), что должны были усилить германское сопротивление русскому вторжению в Восточную Пруссию, не были должным образом оценены. Конечно, можно сказать, что русские армии Северо-Западного фронта стали своеобразной «жертвой» на алтарь коалиционной стратегии. Однако эта «жертва» ни в коем случае не являлась заведомо обреченной, речь может идти лишь о жертвенности русской стороны, бросившейся вперед без надлежащей подготовки.

Наступление в Восточную Пруссию подготавливалось в русском военном ведомстве не один год, а все вышеперечисленные «мелочи» были преотлично известны и в России. Высшие начальники Северо-Западного фронта в свое время прошли борьбу в Маньчжурии (Я.Г. Жилинский – штабист; П.К. Ренненкампф, А.В. Самсонов и В.А. Орановский – строевики), так что подразумевалось, что выбор начальствующего состава был не самым плохим. В Восточно-Прусской наступательной операции принимали участие кадровые войска при не столь уж угрожающем качеству войск количестве резервистов (поэтому, кстати, пехотные дивизии и имели небольшой некомплект). Так что если непосредственное наступление в Германию и впрямь носило оттенок жертвенности, дабы оттянуть германские резервы из Франции, то саму подготовку русского вторжения с этой точки зрения рассматривать никак невозможно.

На девятый день войны, 28 июля, в русской Ставке уже знали, что 8-я германская армия, сосредоточенная в Восточной Пруссии, состоит из 4 армейских корпусов (в том числе один – резервный), а также ландвера (ополчения). Плюс крепостные районы со своими войсками. Но как ландвер, так и крепостные гарнизоны не почитались русским руководством в качестве активной силы потому, что так не было принято в России. То есть тот факт, что немцы сумели получить дополнительный корпус плюс второочередные части прикрытия, не был учтен вообще так, как он должен был быть учтен – более 50 тыс. очень и очень неплохих штыков (с пулеметами и артиллерией, в отличие от большинства русских второочередных дивизий).

Следовательно, в штабе фронта и Ставке преспокойно констатировали более чем полуторный перевес армий Северо-Западного фронта над 8-й германской армией. Именно это обстоятельство, скорее всего, побудило главкосевзапа Я.Г. Жилинского ничтоже сумняшеся отправить подходившие из глубины страны к государственной границе второочередные дивизии в крепости. Если немцы вывели в поле все свои крепостные гарнизоны, то русские, напротив, разбросали 10 второочередных дивизий (из них 8 единиц в тылу 1-й армии и 2 единицы в тылу 2-й армии) по крепостям, которым никто не угрожал, да и не мог угрожать.

Германские резервные дивизии расценивались по образцу русских второочередных, а германский ландвер и ландштурм – по образцу русского ополчения, чье участие в боевых действиях первоначально вообще не предусматривалось. Однако германские резервные войска были гораздо более боеспособными по сравнению с русскими, так как в принцип их образования закладывалась та же система, что и в перволинейные корпуса. В резервных дивизиях состояли люди, проходившие службу в мирное время именно в этих же самых дивизиях. То есть начальствующий состав низших подразделений (рот, батальонов, полков) резервных корпусов превосходно знал своих подчиненных. В итоге, резервные корпуса представляли собой не что иное, как те же самые перволинейные корпуса, только состоявшие из солдат несколько более старшего возраста, да с немного ослабленным в своем качестве командным составом.

В Российской же империи второочередные дивизии комплектовались как при обычной мобилизации. Единственным плюсом здесь был только территориальный принцип комплектования. А потому хороший результат в боях давали лишь те русские второочередные войска, что либо руководились превосходными командирами, либо те, что начинали свою боевую работу непосредственно плечом к плечу с перволинейными войсками, то есть – в составе армейских корпусов (в начале войны – только в 3-й армии Юго-Западного фронта).

Еще перед войной русский Генеральный штаб в своих предположениях относительно предстоявшей наступательной операции в Восточной Пруссии исходил из того, что русским будут противостоять только около ста полевых батальонов (4 армейских корпуса) «вместе с резервными и ландверными частями». Русские же армии вторжения вместе должны были насчитывать не менее 300 батальонов. Таким образом, в Ставке и штабе Северо-Западного фронта исходили из цифр более чем двойного превосходства русских 1-й и 2-й армий над противником. И это также побудило Ставку ослабить 1-ю армию в пользу Варшавской группы (9-й армии).

Более того: 25 сентября 1913 г. в Главном управлении Генерального штаба были разработаны «Основные соображения по развертывания наших Вооруженных Сил при войне с державами Тройственного союза». В этом документе Генеральный штаб справедливо предполагал, что выставленные против русских германские войска 8-й армии будут сравнительно незначительны (сравнительно, конечно, с 7 германскими армиями, отправляемыми против Франции). Поэтому представлялось возможным перебросить часть войск с Северо-Западного фронта на Юго-Западный фронт, где русское руководство рассчитывало в первой же операции разгромить австро-венгерские армии.

Так как основная тяжесть Восточно-Прусской операции должна была лечь на 2-ю армию, то эти переброски совершались за счет 1-й армии. Прежде всего – Гвардия. Так что ничуть не странно, что уже 26 июля 1914 г., еще за полторы недели до первых столкновений, Ставка прикажет командованию Северо-Западного фронта перебросить под Варшаву Гвардейский и 1-й армейский корпуса, взяв их из 1-й армии фронта. Кроме того, именно 2-я армия закрывала от противника весь русский тыл – Польшу, стратегические направления на Варшаву и Седлец, поэтому войска и были «выдернуты» именно из 1-й армии. Движение немцев за Неман, в случае поражения 1-й русской армии в приграничных боях, не давало противнику ничего, кроме того обстоятельства, что их войска еще глубже залезали бы в «мешок».