Пьянков оперся на локти и посмотрел. Начиная от живота и до ступней, кожа вздулась черными водянистыми волдырями и отделялась от тела клоками. Но самым ужасным оказалось то, что вместо его члена торчал черный огарок, словно облепленный оспой. Он схватился за член рукой и от обиды едва не заплакал. Он ничего не ощущал, будто это посторонний предмет, который можно взять и оторвать, и он не почувствует боли.

– Ты на рожу свою посмотри, – сказал мужчина и поднес к его лицу осколок зеркала.

Обмороженное лицо вздулось так, что кожа сделалась прозрачной. Только прикоснись, и она лопнет, зальет лицо водянистой жидкостью.

– Черт возьми! – изумился Пьянков, но спаситель успокоил:

– Ничего, подживет. Главное, живой остался. Посмотри, что на реке делается. Волна, как на море.

Пьянков упал на подушку и молча уставился в потолок. «В сущности, он прав. Можно жить и без члена. Главное, живой остался», – повторил он слова своего спасителя и решил разузнать, кто он такой.

– А ты кто? Что за человек?

Мужчина улыбнулся, выставляя на обозрение беззубый рот.

– Я-то? Я тут временно живу, – неопределенно ответил тот. Пьянков понял, что не хочет мужик называть фамилию и имя, и приставать с расспросами не стал. В конце концов, это его личное дело. Только осторожно поинтересовался:

– Золотишко?

Мужик опять засмеялся, пригладил рукой бороду.

– Да какое тут золото…

Еще в зоне слышал Пьянков, что встречаются в этих местах золотоискатели-отшельники. Поговаривали, некоторым везло несказанно. И даже кое-кто из освободившихся зэков не спешил вернуться в родные места, а селился здесь. И, только заимев золотишко, уезжал. Таким везло.

Изучающе глядя на Пьянкова, бородатый спросил, как бы между прочим:

– Откуда ты такой взялся?

Он скорее всего догадался, но решил проверить Пьянкова.

И Пьянков признался:

– Из зоны. Убежал я. – Он произнес это с таким равнодушием к своей собственной судьбе, что бородатый невольно подумал: «Натерпелся, видать, доходяга».

– Мы на катере плыли. Попали в шторм, и катер затонул.

Бородатый спаситель, кажется, поверил. Вообще-то ему было все равно, каким образом этот человек очутился на свободе. Здесь, в лесной сторожке, его найдут не скоро, если вообще найдут. Люду здесь всякого полно ходит, но в такие дебри стараются не заходить.

– Я думаю, ты не жалеешь. Ты вот живой, а остальным – хана. Был я на берегу, никто больше не выплыл, искать их выйдут дня через три, когда непогода угомонится. – Он замолчал, оглядел голое тело Пьянкова, потом сказал, усмехаясь: – Мужиком ты уже не будешь, а вот заместо бабы… – Он погладил рукой по тощей заднице Пьянкова, нацеливая свой толстый палец на анальный проход.

Пьянков сразу сообразил, что надо этому бородачу.

– Ты чего? – Он ногой толкнул мужика в грудь. – Меня на зоне педиком не сделали.

Бородатый отскочил к печке, прикоснувшись к ней, обжегся и вскрикнул. И сразу ощетинился, как зверь.

– Сука! Я тебя из воды вытащил. А ты меня в благодарность бить ногой?

– Не лезь.

– Ну погоди у меня, – пригрозил бородатый и в один прыжок оказался возле лежанки, на которой лежал голый Пьянков. – Я сейчас твое очко наизнанку выверну. – Одной рукой он схватил Пьянкова за горло, другой расстегивал свои штаны. – Дурачок! Я три года тут дырки не видел. А ты жопы своей пожалел. Не упрямься, а то побью. – Он замахнулся.

Пьянков увидел на столе нож с длинным лезвием, надо только извернуться, протянуть руку. Но перед глазами уже побежали огненные круги. Еще немного, и бородатый его задушит.

– Погоди, – кое-как выговорил он, и бородатый его отпустил, спросив:

– Сопротивляться не будешь?

– Нет, – с трудом переводя дыхание, ответил Пьянков.

Бородатый поверил, отвлекся, и в этот момент Пьянков схватил со стола нож. Он даже не замахивался, кольнул сразу и по самую рукоять вогнал длинное лезвие бородатому в живот.

– Говорил тебе, не лезь, – сказал Пьянков, отвернувшись. Он не выносил крови.

Дня три он отлеживался в сторожке на берегу Енисея. Продуктов хватало: была крупа, мясо лося и картошка. С таким запасом хоть оставайся тут на всю зиму. Но могут нагрянуть поисковики, уж они-то сразу поймут, кто такой Пьянков.

Все это время труп бородатого лежал на полу. Пьянков только прикрыл его простыней. Но черные жирные мухи, отогревшись у печки, все равно облепили труп.

Пьянков готовился уходить. «Не сегодня завтра здесь появятся поисковики. Но я уже буду отсюда далеко. Надо только найти документы этого козла». Но паспорта у бородатого не оказалось. Зато в круглой жестяной баночке из-под карамели нашел золото, по размерам похожее на крупинки пшена. «Не меньше ста граммов», – определил он, подержав баночку на ладони. А золото нужнее паспорта.

Он засмеялся, вспомнил, что всего несколько дней назад был заключенным, а теперь вольный человек, да еще богатый. Теперь он будет жить. Ведь не сгинул же в волнах Енисея. Значит, судьбе угодно подарить ему жизнь. Пьянков улыбнулся, вдыхая воздух тайги. «Я буду мстить. Ведь никто не знает, что я жив».

В первых числах декабря на вокзале города Укамска появился человек, ничем не отличающийся от сезонных шабашников и одиночек-золотоискателей. Такой же небритый, в поношенном бушлате, кирзовых сапогах и с рюкзаком, в котором, кроме запасного белья, кружки и миски с ложкой, вряд ли чего отыщешь.

Милиция с такими не маралась. С них даже штраф не возьмешь. И торчат они тут неделями, пока какой-нибудь проводник не сжалится и не возьмет в свой вагон. А у кого деньги есть – те уезжают сразу.

И каждую весну они, как тараканы, приползают сюда со всех сторон света. За сезон что-то зарабатывают и уезжают, чтобы потом вернуться вновь.

А кто пропивается до копейки, остается до самых заморозков, чтобы кое-как скопить денег на билет.

Пьянков знал, где такая братва обитает, и потому пришел на вокзал. Он теперь был похож на них, а значит, там проще было затеряться, не привлекать к себе ненужного внимания.

Обшаривая взглядом каждого, он определял, кто из них чего стоит. Возможно, придется еще долго ехать с этими людьми. Надо стать для них своим. Так проще.

Его внимание привлек худощавый мужчина среднего роста. Он держался от всех особняком, сидел на конце скамейки, ни с кем не разговаривал, не матерился на весь вокзал, как остальные, не резался в карты.

Положив рюкзак на колени, он придерживал его руками, словно боялся, чтобы не забрали, не унесли, и старательно делал вид, будто дремлет, но сам подозрительно наблюдал за всеми из-под век.

«То, что надо», – сказал себе Пьянков и уселся на соседнюю скамейку. Он наблюдал больше часа за мужиком. За все это время незнакомец ни с кем не заговорил и к нему никто не лез с разговорами. Будто и не было этого человека вовсе. Во всяком случае, так казалось Пьянкову. И исчезни худощавый сейчас, никто не обратит внимания и не хватится.