Проходит час, и Мокрозад наконец-то замолкает. Он откашливается в кулак, потом зачем-то расстегивает пиджак, и, тупо моргая, смотрит на меня. Возможно, Василий ждет, что я вскочу с места и брошусь к нему, чтобы в благодарность за чудеснейшую двухчасовую лекцию запечатлеть на его губах страстный поцелуй. Быть может, он бы еще долго так стоял, но Рябинов вскакивает с места и озвучивает всем присутствующим, что его ждут дела. Заметив мой недовольный взгляд, он добавляет, что забирает меня с собой, а всем остальным желает удачи в познании тонкостей андеррайтинга.

Когда я прохожу мимо Мокрозада, тот хватает меня за руку и, по-идиотски улыбнувшись, спрашивает:

— М-мария, тебе понравилось?

— Это было великолепно, Василий, — не без труда высвобождаю кисть из его цепких пальцев. — Извини, мне пора идти.

Рябинов, давясь, сдерживает смех, но стоит нам выйти в коридор, сразу же принимается громко хохотать.

— Зуб даю, он специально для тебя старался! М-мария…

— Не издевайся, — я поджимаю губы.

— Может, тебе газовый баллончик купить? Вдруг он совсем потеряет контроль над собой, как в тот раз, на корпоративе!

И весь путь до своего кабинета он предлагает мне различные средства самозащиты. На самом деле Мокрозад и впрямь в последнее время как-то странно на меня поглядывает, явно замышляя что-то зловещее. Например, вчера в семь вечера, когда все ушли, он прибежал в наш отсек весьма в возбужденном состоянии, но сразу же остыл, увидев Аню. Потоптавшись немного возле моего стола, Василий что-то пробурчал себе под нос и убрался восвояси.

Возможно, мне следует опасаться неадекватного андеррайтера, но мысли заняты другим: на вчерашней встрече с бывшим свекром, которую организовал Кирилл, я получила предварительное согласие на сотрудничество с «Авеню». Все бы ничего, но только потом Сергей Михайлович отвел меня в сторонку и попросил не обижать сына, дабы не развернуть его с праведного пути. Я премило улыбнулась в ответ, но где-то глубоко в душе поселилось отвратительное чувство вины, и голос здравого рассудка снова зазвучал в голове, настоятельно рекомендуя не ввязываться в эту сомнительную авантюру.

Теперь я сижу напротив Рябинова, все еще выслушиваю краткий курс самообороны и думаю, стоит ли озвучивать результат вчерашней встречи с бывшим свекром. И когда уже он начинает в красках описывать, как Василий тащит мое бездыханное тело к своему столу, чтобы надругаться, я не выдерживаю.

— Вчера виделась с владельцем «Авеню»… — говорю, как бы невзначай.

Он сразу же замолкает, напрягается и впивается в меня взглядом. Но я решаю выдержать паузу, чтобы отомстить за словесное недержание на тему извращений, уготованных для меня Мокрозадом.

— Ну так что? — нарушает тишину Рябинов. — Он согласен?

Здравый рассудок по слогам произносит «Не на-до э-то-го де-лать», но я ослушиваюсь.

— Он может рассмотреть наше предложение. Но окончательный ответ даст только после согласования с партнерами.

И это ложь: отчасти, чтобы помучить начальника, отчасти, чтобы обезопасить себя, отчасти, чтобы успокоить здравый рассудок.

— И когда? — не унимается он.

— Терпение. Если ты не забыл, я ничего не обещала.

Стоит мне только подойти к своему столу, как Лидочка и Оля бросают все дела и устремляют взгляды в мою сторону.

— Кто-то умер? — сухо спрашиваю я и сажусь в кресло.

— Почему ты про него не рассказала? — Лидочка обиженно дует губы.

— Да уж, это просто что-то! — Оля закатывает глаза. — Решила оставить его для себя?

— Думаю, у Варнас другие интересы, — бурчит Аня.

— Скажи, это он прислал тебе цветы? — не унимается Лидочка. — Если да, то я тебя убью!

— Конечно, он же передал ей привет! И даже поинтересовался, почему она не приехала! — Оля выглядит разочарованной.

— У Варнас другие интересы, — повторяет Аня, продолжая стучать по клавиатуре.

— Можно узнать, что здесь происходит? — приподнимаю брови с недоумением.

— Эти две только что вернулись из «Оушен», — не оборачиваясь, отвечает Аня.

«Он же передал ей привет! И даже поинтересовался, почему она не приехала!» — звучат в голове слова Оли. Терехов… Тщеславие визжит, самолюбие дудит в фанфары, а здравый рассудок посылает их и меня куда подальше. В памяти возникает образ Феофана Эрнестовича: вьющиеся смоляные волосы, легкая небритость, узкий разрез черных глаз, нахальная улыбка — и меня на несколько секунд бросает в холодный пот. Но под пристальным вниманием трех пар глаз нельзя давать волю чувствам — приходится взять себя в руки, что в тот момент удается с большим трудом.

— И что же вы там увидели? — с убедительной непринужденностью спрашиваю я.

— Их президент! Варнас, ты слепая? — Лидочка вскакивает с места. — Боже, вот это мужчина! Я готова была отдаться ему прямо на ресепшене!

— И почему я не удивляюсь… — произносит Аня.

Стоит представить, как Лидочка выставляет вперед свою грудь, а Терехов роняет челюсть на мраморный пол, мне становится дурно. И зачем я только отправила Ландышеву туда?! Нужно было самой поехать, тем более, он передавал мне привет и даже поинтересовался, почему не я привезла подарки. Интересно, он все это говорил до того, как узрел неоспоримое доказательство превосходства Лидочки над всеми прочими женщинами, обделенными природой? Или после? Какая же я дура!

Сохраняя внешнее спокойствие, окидываю Ландышеву секундным взглядом и к неописуемой радости не обнаруживаю на ней ничего синего — бежевая блузка и темно-коричневые брюки, а на спинке ее кресла висит ярко-зеленый платок. Про красный лак на ногтях можно не волноваться — она предпочитает исключительно французский маникюр. С облегчением выдыхаю, хотя здравый рассудок недвусмысленно произносит «Идиотка…».

— Когда мы следующий раз поедем к ним? Так хочется снова его увидеть! — причитает Лидочка.

Но я больше не слушаю: не обнаружив в ее сегодняшнем внешнем виде ничего угрожающего, кроме четвертого размера груди, утыкаюсь в монитор и открываю Outlook. Семьдесят восемь новых сообщений куда важнее Лидочкиного бреда, который она продолжает нести. И вот среди спама от подчиненных, коллег из других подразделений, клиентов, и, конечно же, двадцати писем Рябинова, по большей части содержавших в себе фотографии стройплощадок и пресс-релизы о новых проектах «Авеню», обнаруживаю то, что заставляет мой слух и вовсе не воспринимать чаяния Ландышевой: письмо, отправителем которого является F.Terekhov. «Спасибо за подарок, Мария. До встречи». Коротко и ясно. Тщеславие взвизгивает, и я улыбаюсь.

Те, кто думает, что бухгалтер — исключительно женская профессия, очень сильно заблуждаются! Наш главбух — Семен Степанович Степанов (или Три Эс) — прямое доказательство тому, что мужчины считают ничуть не хуже женщин. Три Эс любит цифры даже больше своей жены, поэтому частенько задерживается на работе после шести, и даже после восьми вечера. Как же он любит цифры! А еще он любит молоденькую бухгалтершу Веру Токареву, которая любит сумки Lancel и платки Etro, но на свою зарплату в тридцать пять тысяч российских рублей позволить себе ни того, ни другого не может. Зарплату Вере не повышают, потому что все тетечки из бухгалтерии знают, что Вера не любит цифры, а цифры — не любят ее. Поэтому Вере приходится любить Семена Степановича, о чем тетечки из бухгалтерии тоже знают и даже шепотом обсуждают, чтобы веселее было сводить дебет с кредитом.