А вдруг она притворяется, пришло ему в голову. Мысль эта обожгла его. Вдруг она все помнит и лишь симулирует потерю памяти? Зачем? А он зачем лжет? У него есть на то причина. Может, и у нее есть причина: спрятаться, исчезнуть, выиграть время. Поменять имя. Выдать себя за другого человека. С поезда просто так не сбрасывают.

Не может быть, говорит он себе минуту спустя. Прекрати истерику. Он вспомнил, как она утром заглядывала ему в лицо, пытаясь понять, нравится ее стряпня или нет, и Андрею стало стыдно. Ее неуверенные движения, несчастный вид, царапины на лице, старый заштопанный на локтях свитер Глеба, покорность. Такое не сыграешь. Впервые он подумал о ней, как о человеке, над которым совершили двойное насилие – те, кто избил ее и сбросил с поезда, и он, Андрей, навязывая ей чужое имя и себя в придачу, и жалость захлестнула его. Он поспешно поднялся, бросил секретарше, что уходит и больше не вернется – она понимающе взглянула, – и отправился домой.

Андрей нажал кнопку звонка, чувствуя себя препаршиво. В глубине квартиры тренькнуло, прошелестели быстрые легкие шаги, замерли у двери.

– Лера! – позвал он неожиданно для себя. – Открой, это я.

Щелкнул замок, дверь распахнулась. Он оторопел – Лерка стояла на пороге, глядя на него и улыбаясь.

Женщина действительно поработала над собой. Исчезла неровная тифозная стрижка, вместо нее – аккуратная мальчишеская головка и светлые вьющиеся кудряшки цвета меда. Золотистые, оттененные серо-зелеными тенями глаза, румянец на скулах. Взгляд все еще напряженный. Белый легкий короткий свитер и широкие черные брюки. Красные домашние туфли на каблучках. Ему стало страшно. Безошибочным женским чутьем она выбрала именно те вещи, которые любила Лерка…

– Это Тепа, – объяснял Андрей. – Леня Резник, наш «аптекарь», генеральный директор комбината «Авиценна», мой одноклассник. Это – Стелла, его половина. Хороший человек, но слишком крикливая. Кстати, Тепа твой старый поклонник, сочинял тебе стихи. Стелла считает, что ты им вертишь, как хочешь. Говорит, будь я ревнива…

Они сидели в гостиной на диване, и Андрей, как и обещал, объяснял ей, кто изображен на фотографиях. Она сидела рядом, переводя взгляд с него на картинки в альбоме. Улыбалась его неуклюжим шуткам. Милая семейная сцена. Ему пришло в голову, что он целую вечность не сидел вот так с Леркой.

– Это – Вениамин Сырников, наш юрист, тоже мой одноклассник, мы учились в третьей школе, лучшей в городе. По кличке Дядя Бен. Красавец, вся школа по нему с ума сходила. Даже девочки постарше. И учительница русской литературы, совсем молоденькая, влюбилась в него, как первоклашка. Это его жена, Кира. Тоже красавица, на любителя, правда. В декадентско-депрессивном стиле. Ради семьи бросила карьеру балерины, о чем напоминает постоянно. Не работает. Детей нет…

Он осекся, ожидая, что она спросит, почему у них нет детей, но она спросила совсем о другом:

– Я с ней дружу? С Кирой?

– С Кирой? – Он удивился. – Не уверен. Нет, пожалуй. Скорее, со Стеллой. А это наш главный редактор Савелий Зотов. – Она улыбнулась. – Не красавец, – он тоже хмыкнул, правильно истолковав ее улыбку, – но специалист классный. Холост. Ждет свою единственную женщину.

– Почему «Дядя Бен»? – вспомнила она.

– За солидность. А может, по ассоциации с «дядей Сэмом». Он в седьмом классе пришел на вечер в галстуке-бабочке. Представляешь?

– А кто моя подруга? – спросила она после паузы. – Здесь есть ее фотография?

– А как же! Вот. Рамона Сподиевич. Ромашка.

Женщина, почувствовав неприязненный тон, коротко взглянула на него и только потом перевела взгляд на Ромашку. Наклонилась к альбому, рассматривая. Ромашка на фотографии была во всей красе: в зеленой кроличьей шубке, желтых брюках, синем берете. Светофор, а не человек. Улыбалась во весь рот, роковая женщина.

– А… какая фабрика? У нас… – спросила псевдо-Лерка, насмотревшись на Ромашку.

– У нас издательство. Фабрика – это так, пустяк. Фармацевтическая. Называется «Авиценна». Твое детище. Я туда и не лезу. Там вы на пару с Тепой заправляете. Новая линия косметики «Валерия» – в твою честь. Издательство «Арт нуво» – это мое. Вон книги стоят на полках, вот альбомы. Конечно, это далеко не вся продукция. Стенной календарь на кухне тоже наш. Недавно выпустили Библию с картинками. Нам повезло с художником. Представляешь, самоучка, пьяница, малевал иконы, перебиваясь с хлеба на воду, а душа как у ребенка. Привела его старшая сестра, бывшая монашка, попросила работу, «хоть какую, чтобы не пропасть». Пишет он в примитивной «деревенской» манере, но, что удивительно, не переступает той тонкой грани, что отделяет ерничанье профессионального «примитивиста» от наивного народного лубка. Библия разошлась сумасшедшими тиражами. Иногда Вася… мы зовем его Вася Блаженный, запивает и даже буянит, причем всегда снимает с себя крестик, а потом стыдится и прячет глаза.

Я тебе все покажу и со всеми познакомлю. Когда тебе станет лучше, устрою экскурсию. Кстати, тебе все привет передают. Тепа, Вениамин, Савелий. Рвались проведать, но я думаю, пока рано. Ромашка заявится не сегодня завтра. Готовься.

– Кто-то звонил, – сказала она тихо. – Днем. Мужчина.

– Назвался? – небрежно спросил Андрей. Слишком небрежно.

– Нет.

– Может, по ошибке?

– Звонил раз десять подряд, все спрашивал: «Это ты?»

– Ты ответила?

– Нет.

– Надо было ответить и спросить кто. Позвонит опять, спроси, ладно? Не бойся, – сказал он мягко, – все будет хорошо.

Она вдруг прижалась лицом к его плечу. Андрей замер от неожиданности. Они сидели, не шевелясь, несколько мгновений. Неловкая пауза затягивалась. Женщина выпрямилась и, не глядя на него, перевернула страницу альбома…

…Они придумали себе игру. Она спрашивала, он отвечал.

– Я люблю танцевать? – спрашивала она.

– Очень! – отвечал он.

– Я люблю мороженое?

– Любишь. И шоколад, и клубнику со сливками, и пиво.

– Пиво?

– Пиво. И шампанское.

Он никогда не задумывался о том, как много знает о Лерке всяких мелочей. Игра – просто игра вначале, словно перешла некую грань, за которой уже стала как бы не забавой, а… даже трудно сказать чем… взаимным узнаванием, странным, волнующим, с тайным глубинным смыслом…

* * *

Около одиннадцати раздался звонок телефона. Андрей сидел в кабинете, притворялся, что работает. Она ушла в спальню. Возможно, спала. Он, помедлив, поднял трубку.

– Андрей?

Он услышал голос Ромашки и чертыхнулся про себя. Вот уж некстати. Видимо, уже знает про Лерку и хочет прийти. Голос у нее был хриплый и возбужденный. Дурное предчувствие охватило Андрея.

– Рамона, ты? Что стряслось? – Вопрос прозвучал неприветливо, излишне резко – он устал притворяться. Возможно, мстил за унижение в кафе. Дрянная все-таки баба!