– Андрей… – повторила Ромашка и замолчала.

– Ну? В чем дело? Не спится?

– Андрюша, – выдавила из себя Ромашка, и он насторожился и подобрался, ожидая гадости – она никогда не называла его «Андрюшей». Даже когда вешалась на шею. – Андрюша, нам нужно поговорить…

– О чем?

– О Лерке… обо всем! Я… честное слово!

– Хорошо, завтра, – согласился он.

– Нет! – закричала она с отчаянием. – Сегодня, сейчас! Прямо сейчас! Андрюша, я дома, я буду ждать… пожалуйста, это очень важно… Ты… Ты не понимаешь! Господи, что же мне делать? – Она вдруг заплакала. Он слышал, как она всхлипывает.

Она бормотала, как в горячечном бреду, и Андрей понял, что она пьяна. Он помнил ее в подобном состоянии у них дома, что-то там они отмечали… бессмысленное лицо, белые пузыри глаз. Они тогда уложили Ромашку в спальне – принесли ее туда как бревно. Она лежала неподвижно, как уродливая кукла…

– Что с тобой? – спросил он, решая про себя, что делать. Мысль мелькнула, что, может, пьяная, она скажет больше, чем трезвая.

– Мне страшно, – сказала Ромашка так тихо, что он скорее догадался, чем услышал. – Пожалуйста, приезжай! Пожалуйста! Не бросай меня, слышишь?

– Хорошо, – сказал он. – Минут через сорок. Жди.

Она не ответила. Только раздался щелчок отбоя и короткие пронзительные сигналы вслед. Тут ему пришло в голову, что Ромашка не спросила о Лерке. А ведь не могла не знать…

Он вздрогнул, только сейчас заметив женщину, стоявшую в дверях. Она смотрела на него с тревожным любопытством. Он подавил мгновенное раздражение – ему показалось, она подслушивала. Появилась бесшумно, как привидение, уставилась желтыми глазищами. Из-под Леркиного черного халата с красными пионами выглядывали кружева длинной ночной Леркиной рубашки. Сентиментальное настроение «семейного» вечера испарилось без следа.

– Я должен уехать ненадолго, – он не смотрел ей в лицо, старательно перебирая ненужные бумажки на столе. – Не жди меня, ложись.

Она молча посторонилась, давая ему пройти. Осталась на месте, не потащилась за ним в прихожую, как он опасался. Андрей чувствовал внезапный прилив раздражения, который не мог объяснить. Против этой женщины, против Ромашки, против всего мира. Черт бы ее побрал, эту чертову Ромашку! Ему казалось, что жесткая рука сжала сердце – торчат острые костяшки пальцев, причиняя боль. Сердце замерло, повиснув в невесомости. Он остановился на лестничной площадке, пережидая боль, упираясь ладонью в стену, осторожно и мелко вбирая в себя воздух.

Оказалось, он не помнит номер дома. Пять или шесть блочных многоэтажек, в одной из них живет Ромашка. Кажется, здесь, решил он, увидев смутно знакомую искалеченную яблоню – когда-то на этом месте был колхозный сад. На незапертой двери подъезда висел кодовый замок. Он вошел в полутемное парадное. Где-то наверху горел свет, придавая голому убогому интерьеру недостоверность театральных декораций. Лифт не работал. Андрей, накаляясь, полез на шестой этаж. Квартира восемнадцать, это он помнил точно. Взглянул на часы: половина двенадцатого. Помедлил, держа руку на весу, и нажал кнопку звонка. Наждачный дребезжащий звук прокатился по квартире, и он с трудом сдержался, чтобы не хватить кулаком по двери. Затея с ночным визитом к пьяной Ромашке уже казалась ему идиотской. Побежал к ней, как пацан.

Дверь не открывали. Он позвонил еще раз. Тишина в ответ. Ну и черт с тобой, подумал он, испытывая непонятное облегчение. Пнул дверь ногой, и та, скрипнув, подалась. Не раздумывая, он толкнул ее и вошел в прихожую, где царила кромешняя тьма и пахло чужими запахами. Он шагнул вперед и споткнулся обо что-то, лежавшее на полу. Удерживая равновесие, схватился за одежду, висевшую на вешалке, обрушивая ее на пол и падая на колени сверху. Барахтаясь в темноте, он удивлялся, почему не выходит Ромашка. Шум от падения вешалки разбудил, наверное, полдома. Поднявшись, он с трудом нащупал выключатель. Прихожая озарилась красным светом – у Ромашки были самые дикие вкусы. Красный свет и фотообои – красные пляшущие матиссовские фигуры, словно горящие факелы на синем.

И тут он вдруг заметил руку! Из-под вороха одежды торчала рука с короткими скрюченными пальцами и черным лаком на ногтях… Андрей на миг замер, не веря своим глазам, потом разгреб одежду и увидел Ромашку. Выпученные белые глаза ее невидяще смотрели в потолок. Пряди белых волос на темно-красной циновке… Темные пятна на тощей шее, неестественно вытянутой… халат, раскрытый на груди… тускло блестит золотая цепочка. Ошеломленный, он стоял неподвижно, глядя на Ромашку… Преодолевая отвращение, опустился на колени, дотронулся до теплой еще шеи…

Бежать! Он резко поднялся, отшвырнул ногой какие-то шали и разноцветные тряпки, достал носовой платок неизвестно зачем… стал вытирать руки… Легкий шум заставил его повернуться к двери – и острая спица страха воткнулась в позвоночник, прошив его насквозь. На пороге, закрыв рот рукой, словно удерживая рвущийся вопль, стояла… В темноте ему показалось, что это Ромашка… или, вернее, ее двойник, стояла женщина в черной одежде, с ужасом глядя прямо ему в глаза. Платиновые пряди выбились из-под черного платка. Он не слышал, как она появилась. Несколько секунд они смотрели друг на друга, намертво сцепившись взглядами. Если она сейчас закричит, подумал Андрей… делая непроизвольное движение. Если она закричит… От его движения женщина пришла в себя, неловко повернулась и побежала вниз по лестнице. Он слышал, как становится глуше дробный топот ее ног. Наконец где-то немыслимо далеко, внизу, хлопнула дверь. Звук был, как из колодца – хлопок, усиленный эхом.

Он посмотрел на Ромашку, обвел взглядом разбросанные вещи. Прихожая выглядела так, словно по ней пронесся смерч. Как после драки, не на жизнь, а на смерть…

Прислушался. Тишина царила в доме. Поколебавшись, он притворил входную дверь, взявшись за ручку через носовой платок. Осторожно переступил через Ромашку и вошел в комнату. Минут пять у него есть… пока… свидетельница не налетит на полицейский патруль. Разум кричал ему, что нужно немедленно убираться отсюда, но любопытство пересилило.

Дешевая мебель, тесно от безделушек: кукол, медвежат, вазочек, фотографий в пестрых рамочках… Элеонора номер два, подумал он, присматриваясь. Ромашка и Лерка… Ромашка и неизвестный… Ромашка, Лерка и он, Андрей… когда же это? Еще какие-то люди…

Чашка с недопитым кофе, ликерная рюмка, почти пустая бутылка на полу у столика. Одна чашка, одна рюмка. Липкая лужица на блестящем лакированном дереве. Гостей не было. Она никого не ждала. А потом вдруг позвонила ему. Около часа назад. Сидела одна и пила… От страха… Пока он добирался, ее убили. Она открыла дверь, возможно, думала, что это он, Андрей. А может, знала того, кто пришел… Но если она боялась… а пришел тот, кого она боялась, то зачем открыла ему? А может, у него был ключ?

Андрей вдруг почувствовал бешенство – дрянь! Если бы она все рассказала ему тогда, в кафе, то эта дурацкая история была бы закончена! Подлая дрянь! Их тайные дела с Леркой… В чем они обе замешаны? С кем связались?