Времена изменились. В стране все полетело кувырком. Почему б не воспользоваться случаем да не рвануть деньжат? Наверное, так рассуждали опера, когда решили накрыть общаковскую кассу. В другое время им за это звезды на погоны полагались, отпуска, благодарности в личное дело. А кому сейчас это нужно? Лучше воровские накопления прикарманить, чтобы выжить в неизбежно грядущем голоде и разрухе.

В «сучке» – межзоновской газете с броским и ярким названием: «За честный труд», о начавшейся войне ничего не писали, но слухами земля полнится. И до зоны они доходят, несмотря на заборы с колючкой и запретки[10].

Утро в ИТК начиналось по заведенному распорядку: в шесть утра подъем, вывод контингента на обязательную физзарядку, утренний осмотр, проверка, далее зеки группами со своих локалок[11]шли в столовую на завтрак, потом съем в промку[12], первая смена…

Казалось, это утро ничем не отличалось от других. Но так было лишь на взгляд несведущего человека.

Дежурный помощник начальника колонии старший лейтенант Угольников проходил через локалку седьмого отряда. Локальщик открыл калитку, но не поздоровался, как делал обычно – с показным подобострастием, свойственным заключенным, сотрудничающим с администрацией.

Подобное поведение не понравилось Угольникову, привыкшему к иному обращению. Он бросил колючий взгляд на уголовника. Обычно этого хватало, чтобы охолодить ставшего вдруг заносчивым зека.

Но на сей раз старший лейтенант натолкнулся на жесткий взгляд матерого урки. В душе Угольникова шевельнулось нехорошее предчувствие. Поборов его, он надменно спросил:

– Почему не здороваемся?

– Да пошел ты…

От неслыханной наглости старший лейтенант остолбенел.

Нет, конечно же, ему не раз и не два приходилось слышать подобные, мягко говоря, дерзости от заключенных, не идущих ни на какой контакт с администрацией колонии. Но чтобы от локальщика! Это событие из ряда вон выходящее.

Такое следовало давить в зародыше. Но сделать хоть что-то Угольников не успел.

Из дежурки выскочил лейтенант Карпов по кличке Антрацит, которой его наградили зеки за темный от рождения, как будто очень загорелый цвет лица. Он что-то кричал.

Сквозь порывы метели до Угольникова донеслось:

– Бунт! Бунт в зоне! По телефону… с вышек… доложили!

Ноги у Угольникова стали ватными. Он еще раз глянул на злорадно ухмыляющегося локальщика.

«Да ведь он из отрицаловки! Как его? Циркач! – обожгла вдруг страшная мысль. – А где настоящий локальщик?»

И тут уголовник выхватил из левого рукава телогрейки кусок арматурного прута и врезал им офицеру по голове. Удар был секущим, прошел по касательной, лишь слегка зацепив, вдобавок спасла шапка.

Угольников бросился бежать, слыша за спиной издевательский крик мнимого локальщика:

– Ссышь, начальничек!!!

Еще один удар, теперь по затылку. Дежурный неловко крутнулся на месте и опрокинулся на спину, однако нашел в себе силы пнуть наседавшего урку. В отместку тот наотмашь врезал арматуриной офицеру по ногам, затем еще и еще…

От сумасшедшей боли туманился рассудок. Последним, что успел увидеть старший лейтенант, была зловещая улыбка Циркача. Тот скалился, обнажив темные от чифиря рандолевые[13]фиксы.

Потом резкая обжигающая боль в груди и темнота.

Стоявший все это время столбом Карпов попытался укрыться в дежурке.

Набежавшие отовсюду зеки принялись ломать дверь и выковыривать решетку на окне. Стекло разнесли вдребезги, отчего в дежурке разом похолодало. Отчетливей стали слышны крики и мат беснующихся уголовников.

Пока Карпова спасала решетка. Когда ее выломали, в оконный проем полезли страшные лица, больше похожие на обтянутые кожей черепа.

Карпов вышел из ступора и схватил швабру, которой пользовались шныри, наводя порядок.

– Не подходи!!! Понял?! Назад!!! – кричал он истошно, размахивая своим «грозным» оружием.

– Ну, здравствуй, Антрацит, – недобро выдохнул Циркач, уже влезший в окно.

Ударом штыря он разбил лейтенанту лицо. Тот дико заорал, выронил швабру и упал вслед за ней на пол, захлебываясь кровью.

Второй удар проткнул его насквозь. Удар был столь силен, что заточенная арматура вошла в дощатый пол, пригвоздив несчастного, словно жука.

Плюнув в искаженное мукой, окровавленное лицо лейтенанта, Циркач присоединился к беснующейся толпе, штурмующей локалку «козлятника» – огороженную территорию с бараком, где проживал «актив» – заключенные, сотрудничающие с администрацией.

«Козлы», чуя неизбежную расправу, кричали часовым на вышке, чтобы те открыли огонь по толпе.

А на вышках и впрямь царило беспокойство. Кое-кто, вопреки уставу, уже направлял автоматы с запретки на локалки отрядов.

В одной из них располагался барак одиннадцатого отряда, сплошь состоящего из так называемых лиц кавказской национальности. Все они имели тяжелые статьи и большие сроки за участие в бандформированиях. Сейчас эти зеки – опасные, сплоченные, по привычке сидели на корточках, бросая по сторонам быстрые колючие взгляды, оценивая ситуацию, вероятно рассчитывая на рывок в город, жилые дома которого возвышались сразу за внешним периметром. На балконах, несмотря на зиму, торчали любопытные, наслаждаясь бесплатным зрелищем.

К середине дня буйство заключенных слегка улеглось. Самопроизвольно разделившись на несколько неравных групп, зеки хаотично перемещались по зоне через сломанные ворота локалок.

Уже полегли под ударами арматурин все «козлы». Оборзевших повара и хлебореза отметелили до состояния окровавленного мяса, раздербанили зоновский ларек. Избили до смерти нескольких «бугров», напрягавших мужиков работой, разгромили клуб.

кто-то попытался сунуться к шлюзу, но с вышек открыли предупредительный огонь, и толпа отхлынула, кроя матами часовых.

Каким-то образом среди зеков прошел слух, что «хозяин» зоны полковник Десятников, прозванный жуликами Червонец, уже прибыл и находится в административном корпусе. Значит, недолго осталось ждать и спецназ.