очистными сооружениями – и как только поехала бумагоделательная машина, в местную речку начала течь плотная зеленая жижа, иногда внезапно менявшая цвет на бурый. Это мгновенно вызвало панику у жителей небольшого поселка, где был построен завод. Ни в чем не разобравшись, они бросились наперебой писать кляузы в прокуратуру. Прокуратура, по своему, издавна заведенному, порядку, начала прессовать производство: две административки, каждая на восемь миллионов, прилетели так быстро, что у судьи не успел остыть принтер от первой, когда уже шла в ход вторая. Надо сказать, что директор предприятия ничего не предпринимал, чтобы хотя бы начать диалог с жителями или с силовиками. Когда он понял, что третья административка – это уже прямая дорога к уголовному делу, он просто уволился и улетел в жаркие страны. Собственники, вложившие сто миллионов долларов в площадку, не знали, с чего начать, поскольку о происходящем узнали в тот момент, когда бывший директор уже разглядывал печать в загранпаспорте, ответив на вопрос о цели прибытия словами «невер ту кам бэк», и, наверное, радовался, что бывших директоров оттуда обратно на Родину не выдают.

– Ну, давайте соберем жителей и послушаем их боли? – предложил я.

На том и порешили. Мне дали аванс и неделю на то, чтобы я составил план по переводу завода из разряда врагов поселка в разряд его благодетелей. Если план будет признан акционерами удачным, то со мной обсудят гонорар и прочее.

О поселке Кряжево, кроме того, что это был самый заурядный поселок в северной части России, было известно немного. В советское время там был большой завод, на котором собиралась сложная аппаратура и комплектующие для горных машин. В девяностых все, конечно, развалилось, и поселок на шесть-семь тысяч душ пребывал в статусе приходящего в полный упадок. На плаву его поддерживали только близость к райцентру, популярному у туристов старорусскому городу, да то, что стоял сам поселок между трассой и железной дорогой, что и позволяло людям кое-как кормиться.

Вообще, трасса была, наверное, самым важным объектом. Даже самая известная история о поселке и его жителях за последние двадцать лет была о трассе. Местные сколотили банду, которая прибегала к необычному дорожному грабежу: они переодевались в гаишников, останавливали машины, обирали владельцев до нитки, а порой и угоняли сами авто; бывало, что водителей убивали. Банда прогремела сначала в окрестностях, а потом и по всей Центральной России. Любому гостю, впервые оказавшемуся здесь, местные отчего-то сразу описывали именно эту примечательную веху истории поселка. В разговоре обязательно было упомянуть, кем именно какой-нибудь член банды приходился рассказчику. Например, продавщица в булочной, где я пил чай, дожидаясь встречи с жителями, училась с правой рукой главаря в одном классе. «У Серёги – золотая медаль, папка у него начальник гальванического цеха был. Кто б мог подумать…» – так завершила рассказ первая встреченная мною кряжевка.

Купил пирожков и отправился в потрепанный поселковый Дом культуры. Полный зал орущих и негодующих бабок. Только одна из десяти голов не седого или фиолетового цвета. Гвалт как на птичьем базаре. Из отдельных реплик, выступлений и выкриков складывается картина катастрофы, которую повлекло открытие завода для поселка Кряжево:

• вся рыба, водившаяся в изобилии в речке Всполошне́, или перевелась, или уплыла в иные реки;

• бобры, водившиеся также в изобилии, уползли; многие жители лично видели исхудавших зверей, ползущих по лесу, они стонали и только что не молили о помощи человечьими голосами;

• птицы, обитавшие на границе леса у завода дружной компанией, прежде веселившие дачников заливистым пением, разлетелись кто куда (позднее кто-то определил в этих райских и столь нужных птицах галок);

• яблони в огородах пересохли;

• завод источает смрад и черный, а когда и красный дым, от этого у детей – аллергии, а у взрослых – вспышка рака, поэтому что те из них, кто раньше не помирал и не планировал, взяли да и померли, и все – этой зимой;

• жители опасаются, что завод – вообще целлюлозно-бумажный комбинат под прикрытием обычного бумажного производства;

• по поселку непрестанно ездят проклятые фуры, то с сырьем, то с готовыми изделиями;

• бумагу завод делает не ахти – жестковата и нежный зад кряжевца царапает, а когда не царапает, то, во всяком случае, должным образом не ласкает;

• скидок на продукцию местным жителям за их долготерпение завод не предоставил;

• на работу берут не всех, а кого попало, хотя каждый второй – золотые руки, или счетовод в пятом поколении, или просто человек хороший, а меж тем и того и другого для собеседования достаточно;

• среди этих замечательных людей есть даже и те, кто не сидел, а это говорит само за себя, то есть о надежности человека;

• местный пляж с приходом завода обезлюдел (завод начал работать в декабре, а на дворе был март, так что в это я поверил легко);

• собственники завода в сговоре с властями;

• собственники завода еще получат от властей;

• власти и есть конечные бенефициары завода;

• все это происходит только потому, что президент не знает, что все это происходит, но когда донесут в Кремль, то все будет решено с этим проклятым заводом;

• вот раньше был завод (близ которого и был построен поселок) – так при нем и школы строились, и парки разбивались, и поселок цвел и благоухал, и страна звалась СССР, а теперь капиталисты все развалили, да самым подлым образом – когда на руинах прежнего (почившего в бозе десять лет назад) завода построили новый.

Истерика, замешанная на безграмотности, зависти и тревоге. Свалка нездоровых тел, на которых головы налеплены, только чтобы вмещать сомнительные идеи. Крики ради крика, ради разрядки легких. Кажется, начни я громче всех орать: «Даешь советскую власть!» или «Голосуй или проиграешь!» – зал бы подхватил, и меня бы вынесли на руках. Или внесли бы и подкидывали бы к потолку.

Словом, все было безнадежно, но новый директор сидел рядом и лишь посмеивался своими голубыми глазами, полупрозрачными и холодными.

Когда двухчасовая встреча подошла к концу – об этом просигнализировала непреклонная ключница Дома культуры, которая просто открыла двери посреди гвалта, – директор повернулся ко мне.

– Слушай, я как будто побывал в источнике белого шума. Пойдем, где потише, побеседуем, Михаил Валерьевич.

Через замерзшие лужи, через дворы унылых пятиэтажек и до тошноты пестрый рынок поселка, где можно купить всё – от похоронных пластмассовых цветов до одежды на новорожденного, через окрашенные в блеклые желтые и грязно-белые цвета здания учреждений пришли к строению, типичному для детского сада. Однако теперь в бывшем садике располагались кабак «Красная Шапочка», общежитие, баня,