– Гляди, – сказал директор, – вот она, сказка. Раньше делали детей. Теперь делают бизнес.

Игорь Дмитриевич Вилесов – так звали нового директора – к своим сорока с небольшим прошел путь от рабочего на линии табачной фабрики до руководителя производства. В послужном списке – и стажировки в Японии, и работа в Германии, и корочки МБА… Собственно, ничто не мешало ему ездить на «BMW» от табачной корпорации где-нибудь по Померании, но он вернулся в Россию.

Мы выпили по триста или четыреста виски.

– Игорь Дмитриевич, а зачем вам… идти на должность под статью?

– Там скучно. А здесь дикий, прекрасный и свободный русский капитализм. Ты вот за границей работал?

– Никогда.

– Вот я тебе про Японию расскажу. Заходит рабочий в цех. Смотрит направо – кричит «хай», смотрит налево – кричит «хай»: объявляет сам себе, что погрузчик не едет. Потом только идет вперед. А я так не могу. Вот это вот орать на каждом углу. Как будто орешь на судьбу, пугаешь ее. И ни ангела тебе, ни беса. И хер бы с ним, если б только на заводе такое. Но они так живут! Распугали все, всю суть. И что в Японии, что у немцев, что у бриттов – задача одна: как можно предсказуемее прожить свою жизнь.

– Но это ж… ради безопасности весь этот «хай».

– Михаил Валерьевич, вот вы спросили, зачем я тут. А вы зачем?

– Ну, деньги, – промямлил, но Вилесов ждал еще. – Да мне и интересно. Бабки галдят, пока ничего не ясно, я еще и завода не видел… Но интересно, как я это разгребу.

– Значит, сработаемся. Решайте давайте с бабками. А мое дело – ебеда, то есть заставить богадельню работать. Тогда у нас с вами тут наступит устойчивое развитие.

На самом деле «богадельня», вырви ее из окружающего пейзажа, выглядела бы недурно. Два огромных, двухсотметровых цеха, часть вытянутого на пару километров вдоль реки старого завода, были выкуплены, отремонтированы, закрыты выкрашенными в серый листами металла и огорожены новым забором. Между цехами сияла белыми трубами и узкими лестницами газовая ТЭЦ. Часть одного из цехов занимал склад, у всех шести ворот которого стояли под загрузкой фуры. Но по пути к этому благолепию надо было с километр ехать вдоль руин обанкротившегося производства, мимо коробок цехов с выбитыми шестиметровыми окнами, мимо котельной, у которой, кажется, даже труба покосилась, мимо обшарпанных гаражей и убогих дачных домишек и огородов, мимо кладбища, где в день моего приезда горела помойка, состоявшая из тех самых, с рынка, пластиковых цветов, и черный дым клочьями летел над проходной, а ровно за обновленными цехами «бумажки» (так уже прозвали местные завод) виднелась еще пара внушительных строений, в одном из которых провалилась крыша. Апокалиптический вид дополняла высокая старинная церковь за кладбищем, которую контровой свет солнца превращал в мрачный силуэт, нависающий над дорогой.

Экскурсия началась со станции БОС, биологических очистных сооружений. Они состояли из огромного, с двухэтажный дом высотой, цилиндрического чана, от которого шел пар, и бассейнов с выгородками-лабиринтами, соединенных между собой. Грязная вода с завода должна была попадать в чан, где ее очищали бактерии, которых заселяли туда на специальных «чипсах» – небольших кусочках специального материала, затем вода отправлялась на фильтрацию в бассейны, где постепенно должна была становиться прозрачной – ровно как в реке, откуда эту воду на завод и забирали. Однако инженеры дали маху с температурным режимом в этом чане – и бактерии на русском морозе начали помирать, после своей смерти приобретая страшные зеленый и бурый цвета. Чтобы они не помирали, предстояло эту штуковину доработать, но на это требовалась уйма времени. Вода же, к моему удивлению, в реку выходила чистой.

– Производство может работать на макулатуре и на целлюлозе. Когда на целлюлозе, водоочистка биологическая не нужна, потому что в воде нет примесей. Но целлюлоза – это и нерентабельно, и неэкологично, – закрывая лючок стока, идущего к реке, объяснял Вилесов. – Сейчас мы – на целлюлозе. А ночные смены – на макулатуре.

– Дьявольский план.

– Ага. Кроме того, я закопал трубу для стока поглубже и поставил камеры около нее. Поэтому мы теперь знаем, кто сюда ходит, снимает видео и выкладывает в группы во всяких «Одноклассниках».

– А списочек этих персонажей можно?

– А то. Побеседуйте с безопасником, Михаил Валерьевич.

* * *

Безопасник, бывший капитан полиции Кошечкин, кудрявый и черноглазый, будто не местный, а из южан, выложил передо мной лист с фамилиями тех, кто состоял в «оппозиции» к заводу.

Список Кошечкина был таков:

1. Косой.

2. Бурматова, совет ветеранов.

3. Отец Арсений Кулев, священник.

4. Рочева, библиотека.

5. Изъюров, глава администрации.

6. Кудымов, волейбол.

7. Дозморов, депутат.

– А в каком порядке они представлены? – спросил я.

– По степени опасности. Да, в принципе, тут только Косой лютый, остальные – так…

– А почему этот Косой – лютый?

Косой, по представлению бывшего мента, был самым лютым, потому что занимал почетный статус главшпана в отставке. Звали Косого Саша Качесов, и он был известен всему поселку как некая смесь Робина Гуда и Стеньки Разина. В девяностых он держал поселок и часть шоссе, и ни одна фура не парковалась в окрестностях на ночь без его ведома. В нулевых Качесов стал солиднее, завел бизнесы и завязал с откровенным криминалом, но пришлых в поселок не пускал. Поговаривали, что именно он сжег три дома цыган на выселках неподалеку, потому что цыгане, по заведенному обычаю, барыжили героином. Но окончательно Качесов утвердился как народный герой, когда на местном рынке объявились узбеки, которые начали торговать фруктами и овощами. Качесов, хоть и не крышевал поселковых торговцев, все равно (совершенно бескорыстно) вступился за местных – и выселил узбеков нехитрым и любимым путем: сжег их машины и разгромил палатки, сделав это уже почти открыто. Когда представители диаспоры явились толпой разбираться, Качесов отреагировал молниеносно – гружеными фурами запер оба въезда в поселок, собрал мужиков и устроил сход; узбеки увидели две сотни русских и предпочли забыть о претензиях.

Наша проблема была в том, что Качесов был против завода, и, хоть в прокуратуру писем не писал, но активно участвовал в небольшом митинге у ворот завода пару недель назад. Именно он, согласно данным Кошкина, напечатал плакаты, привез к воротам бабок и, таким образом, стал серым кардиналом и спонсором протеста.

Выслушав эту историю, я немного сдрейфил. Мой пяр был ничем рядом со старыми методами решения вопросов по Качесову. Однако именно это и заводит в полевой работе – непредсказуемость развития событий и вместе с тем