Он явно выигрывал эту схватку, поэтому Джорджи ограничилась тем, что прошипела:

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Как позже выяснилось, он действительно держал ситуацию под контролем. На темной погрузочной платформе их ждал фургон сантехника. Брэм швырнул внутрь чемоданы, сунул водителю пару сложенных банкнот, помог Джорджи забраться в кузов, сел сам и закрыл дверь.

В кузове воняло тухлыми яйцами. Они устроились в крошечном пространстве у дверей, поджали колени и прислонились спинами к багажу.

— Нам, пожалуй, не стоит ехать в этой помойке до самого Лос-Анджелеса, — заметила Джорджи.

— Почему ты вечно ноешь?

Он прав. За последний год она окончательно расклеилась. Но это должно измениться.

— А ты думаешь только о себе.

Фургон отъехал от погрузочной платформы, и Джорджи от толчка привалилась к Брэму. До чего она дошла! Бежит из Вегаса в фургоне сантехника!

Она прижалась щекой к его согнутым коленям и закрыла глаза, пытаясь не думать о том, что ждет их впереди.

С к у т е р. Я никогда не смотрю на звезды.

С к и п. Почему?

С к у т е р. Потому что, глядя на них, я кажусь себе такой маленькой! Меньше соринки. Я скорее суну руку в клетку со львом, чем взгляну на звезды.

С к и п. Это безумие, звезды прекрасны.

С к у т е р. А на меня они действуют угнетающе. Я хочу многого добиться в жизни, но как это сделать, если они постоянно напоминают, насколько я ничтожна?!

Наконец фургон съехал с шоссе и остановился на ухабистой земляной дороге. Брэм спрыгнул на землю. Джорджи высунула голову. Темнота была непроглядной, и они, похоже, забрались в самую глушь.

Джорджи спустилась и осторожно подобралась к капоту фургона. Свет фар выхватывал деревянную табличку с надписью «Джин-Драй-лейк». Рядом возвышался потрепанный постер с рекламой какого-то рок-фестиваля.

Брэм разговаривал с водителем старого темного седана. Джорджи не хотелось ни с кем разговаривать, и поэтому она осталась на месте.

Водитель фургона прошел мимо с чемоданами в руках.

— Мне вы ужасно понравились в «Скип и Скутер», — объявил он.

— Спасибо.

Жаль, что она не нравится людям в других картинах!

Водитель седана вышел и уложил чемоданы в багажник, после чего мужчины уселись в фургон и укатили. Джорджи и Брэм остались одни. Лунный свет падал на его волосы.

— Они не будут молчать, — нервно пробормотала Джорджи. — Ты и сам это знаешь. Слишком пикантная история!

— К тому времени как она выплывает на свет, мы уже будем дома.

Дома…

Джорджи не представляла, как они разместятся в ее маленьком съемном домишке. Придется побыстрее найти другой, достаточно большой, чтобы они виделись как можно реже.

Открыв дверцу машины, Джорджи взглянула на часы. Два. Прошло всего двенадцать часов с той минуты, как она проснулась и обнаружила, что попала в ужасный переплет.

Брэм уселся за руль. Оказалось, что он ездит быстро, но осторожно.

— Друг через пару дней приведет мою машину в Лос-Анджелес. Если нам повезет, именно столько времени пройдет, прежде чем все сообразят, что мы уехали.

— Нам нужно где-то жить, — сказала Джорджи. — Я попрошу моего риелтора что-нибудь найти, и побыстрее.

— Мы будем жить у меня.

— У тебя? Я думала, ты оккупировал пляжный домик Трева в Малибу.

— Я приезжаю туда, только если хочу убраться подальше.

— От чего? — Она сбросила босоножки. — Погоди! Кажется, Трев говорил, что ты живешь на квартире?

— А что плохого в квартирах?

— Плохо то, что они маленькие.

— Ты всегда была таким снобом?

— Я не сноб. Не можем же мы ежедневно сталкиваться нос к носу!

— Да, нам придется тесновато в одной спальне. Хотя спальня достаточно велика.

Джорджи полоснула его яростным взглядом.

— Мы не будем жить в квартире с одной спальней!

— Не живи, если не хочешь, но это моя квартира и я никуда не уйду.

Теперь она поняла. Именно таким образом он намеревается все уладить. Для него существует только два мнения: его и неправильное. Он не потерпит никаких возражений.

Голова болела, шея затекла, но Джорджи не видела смысла спорить о чем-то, пока они не добрались до Лос-Анджелеса. Она отвернулась и закрыла глаза. Легко решить, что отныне станешь хозяйкой своей жизни. Куда труднее претворить этот план в жизнь.

Она проснулась на рассвете. Оказалось, что во сне она прислонилась к двери, и теперь шея окончательно перестала гнуться.

Они проезжали по извилистой улице, застроенной жилыми домами, почти скрытыми густой зеленью.

Брэм посмотрел на нее. Если не считать густой щетины, бессонная ночь никак на нем не сказалась.

— Где мы? — нахмурилась Джорджи.

— На Голливудских холмах.

Они проехали высокую изгородь из фикусов, сделали поворот и оказались на подъездной аллее, по обе стороны которой стояли каменные колонны. Впереди показался большой рыжеватый каменный дом в испанском колониальном стиле. Бугенвиллея обвивала «фонарь» с шестью арочными окнами, дикий виноград поднимался по круглой двухэтажной башне, возвышавшейся на одном конце дома.

— Я знала, что ты лжешь насчет квартиры.

— Это дом моей подружки.

— Твоей подружки?!

Он остановился перед входом и выключил мотор.

— Тебе придется объяснить ей, что произошло. Будет лучше, если она услышит историю от тебя.

— Хочешь, чтобы я объяснила твоей подружке, почему ты женился?!

— Предпочитаешь, чтобы она все прочла в газетах? Не считаешь, что я должен быть более внимателен к любимой женщине?

— Ты в жизни никого не любил. И с каких пор у тебя только одна подружка?

— Все на свете бывает в первый раз.

Брэм отстегнул ремень безопасности и вышел из машины.

Джорджи поспешила за ним к одноэтажному крыльцу с аркадами, выстланному синими и белыми испанскими изразцами. Несколько терракотовых цветочных горшков стояли между тремя маленькими скрученными каменными колоннами того же рыжеватого цвета, что и штукатурка.

— Мы никому не скажем правду об этом, — прошептала она. — Особенно женщине, которая, что вполне понятно, непременно захочет отомстить.

Брэм ступил на крыльцо.

— Если она относится ко мне так же серьезно, как я думаю, значит, будет держать рот на замке и ждать, когда все закончится.

— А если нет?