class="p1">В большом зале, наполненном стуком пишущих машинок, семейство Франк присоединяется к одной из длинных очередей. К этому времени они потеряли связь с ван Пелсами и Пфеффером, но им удается держаться вместе. Анна подмечает, что после столь долгого времени, проведенного без солнечного света, их кожа приобрела мучнистый цвет. Они превратились в ходячие привидения.

— Мама, — говорит Марго. — Ты дрожишь.

Так и есть. Марго и Пим пытаются ее утешить, но Эдит делает шаг назад.

— Не надо, прошу, — только и может она выдавить сквозь сжатые губы: трясясь, она обхватывает себя руками, впиваясь взглядом в пустоту. Но когда Пим обнимает ее, она не сопротивляется, и Анну обуревает чувство вины. Видеть, как мать отталкивает обеих дочерей. Она не может не чувствовать вины. Сколько раз мама пыталась сблизиться с ней и сколько раз Анна отталкивала ее?

Их прикрепительные карты чисты. Всех восьмерых поместили в один из бараков, окруженных по периметру колючей проволокой: все скрывавшиеся евреи заключались в «лагерь в лагере», так называемый блок S.S означал Straffе. Строгий барак. Барак для тех, кто наказан. Чье преступление заключалось в попытке спрятаться, спасая свою жизнь. Поскольку в глазах Великого германского рейха скрываться для еврея — преступление. Провинившиеся носили красный лоскут, нашитый на робу, и тяжелые деревянные сабо вместо нормальной обуви. Их заставляли выполнять самую грязную работу. Мужчинам обривали головы и отправляли их рыть отхожие ямы, а женщин посылали в Сектор XII утилизировать разряженные аккумуляторы, раскалывая их при помощи молотка и зубила. Смола от аккумуляторов налипала на кожу Анны. Руки побурели. От химической пыли всех мучает кашель — он не утихает все время работы. Но, по крайней мере, есть с кем поговорить и можно шутить. Ветер разносит песок, от него негде укрыться. Он скрипит на зубах, от комариных укусов остаются следы размером с монету, но воздух свеж, а солнечный свет — в неограниченном количестве. Жить можно.

Если бы не вторники.

Лагерь Вестерборк разделяет длинная мощеная дорога — единственная среди плоской равнины. Евреи прозвали ее Бульвар горя — оттого, что рядом проходит полотно железной дороги. Каждую субботу, между восемью и одиннадцатью часами утра, в лагерь въезжает грузовой состав и, испуская пар, останавливается на путях, где и ждет до утра вторника, чтобы принять человеческий груз. Все проясняется при взгляде на металлические таблички, привинченные сбоку к вагонам:

ВЕСТЕРБОРК — АУШВИЦ

АУШВИЦ — ВЕСТЕРБОРК

Внутри огороженного колючей проволокой пространства Вестерборка евреи сами ведут дела. И сами себя сторожат. Евреи, обязанные следить за порядком, называются ОД, от слова Ordnungsdienst — Служба порядка. Они часто очень жестоки, но их начальник в блоке S имеет репутацию порядочного человека, и Анна думает, что это добрый знак. Может быть, Бог их еще не оставил.

Ночуют мужчины отдельно от женщин. Женщины семьи Франк делят трехъярусную койку с грязными мешками, набитыми соломой, которые служат матрасами. Мама почти все время молчит. Она точно оцепенела; хотя когда какой-то ублюдок в картузе и с магендовидом на запястье украл ее обручальное кольцо, она плакала. Это было больно — лишиться кольца, тем больнее, что вор — тоже еврей!

Однажды ночью после отбоя Анне привиделся кошмар, хотя она еще не спала. Рискуя навлечь на себя гнев старосты барака, она соскальзывает с нижней койки и прижимается подбородком к средней, где спит сестра. Сквозь прохудившиеся ставни просачивается слабый свет лагерных фонарей.

— Марго, — шепчет она. И чувствует, как колют загривок иголочки страха. Если ее застанут не на койке, будут большие неприятности. — Марго, проснись! — Анна тычет пальцем сестру.

Марго не двигается. Она просыпается без страха или удивления: глаза просто отражают влажный свет.

— Что такое? — шипит она на Анну.

— Марго, я боюсь, что мама и Пим умрут, — выдыхает Анна.

Зрачки Марго расширяются: ясно, что она сама, возможно, гнала от себя подобные мысли.

— Анна… — шепчет она.

— Обещай, что ты останешься со мной, Марго, — просит Анна. — Обещай: что бы ни случилось, ты не бросишь меня. Я не вынесу одиночества! Я умру.

— Обещаю, — говорит Марго, выпростав руку из-под грязного одеяла и пожимая ладонь сестры. — Я обещаю, что всегда буду с тобой, Анна. Всегда буду с тобой.

В эту секунду Анна чувствует всеобъемлющую любовь к Марго. Такую, какой не испытывала прежде. Может, оттого-то было так тяжело услышать новости. Сперва слухи, а потом данность. Ожидается транспорт. Не во вторник, а в ближайшее воскресенье. Так что в ночь на второе сентября староста барака объявляет всему населению блока S: «По приказу оберштурмфюрера СС и коменданта лагеря все без исключения заключенные барака, женщины и мужчины, завтра подлежат отправке». Включая Анну, Марго, маму и Пима и всех прочих бывших обитателей Убежища.

На Бульвар горя опускается утро. Евреи из ОД в бурых плащах грубоваты, но не проявляют особой жестокости, постольку поскольку герр комендант любит порядок. Никакой паники. Никакого насилия. Гуманный герр комендант. И на вид хорош. А вежливый! В безупречной, ладно скроенной эсэсовской униформе, тщательно причесанный, он расхаживает вдоль путей, дабы лично убедиться, что все идет хорошо. Помогает пожилым. Придерживает ребенка для матери. Машет детям. Анна видит их маленькие личики, детей из лагерной школы, построенных учителями. Их погружают в вагоны, послушных и бесстрашных, какими и подобает быть хорошим мальчикам и девочкам.

Когда наступает их очередь, двое мужчин из ОД поднимают Анну, точно она ничего не весит, и перед тем как, спотыкаясь, зайти в вагон, она на мгновение ощущает эту невесомость. Вслед за нею очередь Марго, потом мамы, потом Пима, их тут же проталкивают в гущу людей, а потом двери вагона закрываются, и Анна слышит тяжелый, неумолимый щелчок замка.

Внутри они с Марго прижимаются друг к другу, крепко держась за руки. Их окружает темнота, нарушаемая лишь узенькими сполохами света. Еще день назад они ели жидкий, но съедобный бульон и кусок хлеба с жесткой коркой. Гуляли на открытом воздухе и впитывали солнечный свет. Драгоценные лучи. А теперь их затолкали в непролазную темень. Товарные вагоны так забиты людьми, что, казалось, все дышат в унисон, и хором бурчат пустые животы. Мама и Пим пытаются укрыть сестер от напора тел, хотя мама хнычет и даже Пим не в силах ее утешить. Слышится тяжелый грохот. Металлический лязг. Вагон дергается вперед — Анна чувствует его толчок где-то внутри живота. Ее точно подцепило на крючок — она оказывается в когтях всепоглощающего, беспомощного ужаса. С визгливым, траурным воем паровоз трогается, и состав покидает пределы лагеря.

Это будет ужасная