Кстати говоря, эту путинскую спецоперацию по переформатированию российских элит практически никто не заметил.

Владимир Владимирович – один из немногих, а может быть, и единственный человек в России, который еще на заре своего правления осознал, что если большая часть государства – а точнее, его экономики – находится в тени, то менять надо не светлую незначительную часть, а обширную теневую.

Иначе говоря, постсоветскую элиту можно было изменить, лишь изменив тип коррупции, в который она намертво вмонтирована.

Если очень коротко, то это означало радикальную смену первой ельцинской элиты, которая была имплантирована в западную модель коррупции, которую можно было бы назвать финансово-монетарной. Крали с кредитов! И с других монетарных инструментов – грантов, заимствований, финансовой помощи и так далее, и тому подобное.

Помните анекдот времен Ельцина? Сидит управляющий в швейцарском банке и говорит своему заместителю: «Странно, мы вчера выделили России 10 млрд кредитных ресурсов для государства, а сегодня вернулось на счета частных российских чиновников в нашем банке только 9 млрд. Где же, черт побери, застрял еще один “арбуз”?»

Сближение России с Западом означало перенастройку модели коррупционного механизма на более беспардонную и наглую – то есть западную. Но тут вмешался Путин. Как выше мы объясняли, он внешне объявил войну коррупции, а на деле просто сломал ее западную модель, попытавшись перевести Россию с западной модели коррупции на азиатскую. Ее можно было бы назвать индустриально-транзитной, когда воруется не из банковских транзакций, а со строительства промышленных объектов. (Беловоротничковая коррупция заменяется синеворотничковой.)

Фактически такая модель была отработана еще в Российской империи, когда цари не спрашивали у членов правительства, сколько украдено, а спрашивали, построен ли вовремя тот или иной индустриальный объект.

Да, не все удалось Путину в этом плане, остались беловоротничковые ячейки гайдаровского и кудринского призывов, но, в принципе, задача была решена. Воровали и строили, строили и воровали. Но ведь – строили… Наш герой несколько усовершенствовал данную модель – азиатскую, – позволив появиться уникальной модели российской коррупции, которую можно назвать технологично-индустриально-транзитной.

Видимо, в генах думающих русских людей отложилась на поколения вперед мысль о том, что все главное в России строится вдоль дорог и на дорогах. Начиная от придорожных трактиров и кончая бизнесменами «с большой дороги». Поэтому особо стали цениться приближенные, которые интуитивно понимали, почему главной бедой России являются дураки и дороги: внизу – дураки, которые не понимают, что нельзя построить дорогу, не украв хотя бы части выделенных средств, а наверху – дураки, которые не понимают, что нельзя построить дорогу, украв все.

Вот с этого понимания, собственно, и началась новая Россия, а точнее – новая элита в России. Которая, хоть и ворует, но дороги строит.

Это вернуло Россию на имманентный путь русского дао. Возможно, Путину помогло его любимое дзюдо, которое переводится на русский язык как «мягкий путь». Но это уже углубление в мистику. Просто, владея всей информацией, он достиг такой ее критической массы, когда становится понятным, что Россия в принципе – один большой путь, дао. И главное – угадать правильное направление и не слишком отвлекаться на сопутствующие кражи.

Так вот, без сирийской кампании все это было бы невозможно. Невозможны были бы переформатирование отношений с западными элитами и переформатирование собственно российских элит.

Почему?

Говорят, что умные женщины любят не героев, а победителей. Но то, что относится к умным женщинам, в значительной степени относится к обычным избирателям и даже к враждебным зарубежным партнерам. Поэтому сирийская кампания нужна была Путину для легитимации себя как победителя.

Он понимал, что многие необходимые, даже жизненно важные вещи он способен осуществить не столько в статусе президента, сколько в статусе победителя. Поэтому столь важна была победа в Сирии: она спасла не Асада[20], а спасала возможности Путина изменить Россию и мир вокруг нее.

Кроме того, Сирия стала колоссальным полигоном для апробирования, тестирования и подготовки потенциальных кадров для новой российской элиты. Когда-то императрица спросила у фельдмаршала Александра Суворова: «Как уменьшить воровство (читай: коррупцию) среди высшего окружения?» Суворов ответил: «Назначайте офицеров, которые рисковали своей жизнью за Родину». Императрица уточнила: «Они что, не будут воровать?» «Не будут воровать первые полгода», – ответил Суворов.

Мне представляется, что у Путина похожие представления: офицеры, военнослужащие, рисковавшие своей жизнью вдали от Родины, но за Родину, будут, по крайней мере, корректны в уровне и виде коррупционных действий.

Именно поэтому, наверное, многие участники сирийской кампании назначены на высокие государственные должности, вплоть до губернаторских. Но это, видимо, только начало.

Всего за сирийскую кампанию на момент написания данного текста прошли инициацию 49 тысяч человек. Так что резерв поистине неисчерпаем.

Если же говорить более детально уже о наработке профессиональных элитных кластеров, для примера стоит обратить внимание на то, что в Сирии фактически апробировался новый тип военных дорожных строителей.

Их специализация заключалась в том, что они поняли раньше всего остального мира, что в Сирии выиграет не тот, кто захватывает пустынные территории, а тот, кто захватывает пути – шоссейные магистрали, нефте– и газопроводы, электронные коммуникации и даже подземные тоннели и сообщения. Вот эти военные дорожные строители, наверное, и станут принципиально новой элитой России в этом кластере. Старую узкопрофессиональную коренную элиту изменить уже нельзя.

Для старой элиты скорость реализации указа президента в 12 месяцев – в принципе оптимальна. Для российско-сирийской школы военных управленцев оптимальное время между распоряжением и реализацией – 12 минут. У этих людей, естественно, другое отношение и к сопутствующему неизбежному воровству.

И уже ради этого стоило, очевидно, по мнению Путина, начинать сирийскую кампанию.

Кроме того, Путин увидел в Сирии эффективность небольших, но сверхподготовленных элитных групп – прежде всего пилотов и спецназовцев. Сегодня эта, вроде бы, незначительная часть новой российской военной элиты может стать уникальным ресурсом для стремительного решения точечных проблем модернизации России и ее места в мире. Позже этому посвятим отдельное исследование.

Седьмой дан – про странственно-расширительный

Давным-давно, еще в советское время, у меня была замечательная аспирантка из Болгарии. Готовила диссертацию по теме «Философия пространства». Она блестяще, без акцента говорила на русском, знала все особенности нашего быта, но при этом умудрялась оставаться нерусским человеком: были какие-то неуловимые черты, которые выделяли ее как иностранку. Я как-то спросил у нее: «Ивана, а вот что тебя, по твоему философскому мнению, отделяет от русскости?» Она, помнится, ответила: «Наверное, “пространственный размер” души. Вы, русские, умете вмещать в свою душу громадные пространства. Вам одинаково интересно, что происходит здесь и за 10 тысяч км, а у нас, болгар, душа как бы… более локальна. Не было в нашей истории такого, что бы растянуло, распяло душу на громадном экономическом, политическом, а главное – духовном – пространстве».

Мне запомнился ее ответ (тем более он коррелировал с другим моим опытом). Мне несколько раз приходилось пересекать весь Союз в вагонах с бригадами строителей, которые ехали из Киева, Донецка, Днепропетровска на строительство БАМа[21]. Мне запомнился тот дискомфорт, который возникал у некоторых ребят, которые впервые в своей жизни воочию сталкивались вот с этими неподъемными расстояниями. Тогда я выработал формулу о том, что украинец – это русский, утративший способность впускать в свою душу все пространство русского мира.

Мне представляется, что Путин, став президентом, столкнулся с похожей проблемой: как сделать своим, родным, однородным не только то, что заполняет пространство Питера или Москвы в пределах кольца, а все многообразие России. Думаю, это была не только управленческая, но прежде всего психологическая и мировоззренческая задача. Видимо, Путин осознал, что, не